Искусство – ноша на плечах,

      Зато как мы, поэты, ценим

      Жизнь в мимолетных мелочах!

      Как сладостно предаться лени,

      Почувствовать, как в жилах кровь

      Переливается певуче,

      Бросающую в жар любовь

      Поймать за тучкою летучей,

      И грезить, будто жизнь сама

      Встает во всем шампанском блеске,

      В мурлыкающем нежно треске

      Мигающего cinema![3]

      А через год – в чужой стране:

      Усталость, город неизвестный,

      Толпа, – и вновь на полотне

      Черты француженки прелестной!..

      Друг другу мы тайно враждебны,

      Завистливы, глухи, чужды,

      А как бы и жить и работать,

      Не зная извечной вражды!

      Чтó делать! Ведь каждый старался

      Свой собственный дом отравить,

      Все стены пропитаны ядом,

      И негде главы преклонить!

      Чтó делать! Изверившись в счастье,

      От смеху мы сходим с ума

      И, пьяные, с улицы смотрим,

      Как рушатся наши дома!

      Предатели в жизни и дружбе,

      Пустых расточители слов,

      Чтó делать! Мы путь расчищаем

      Для наших далеких сынов!

      Когда под забором в крапиве

      Несчастные кости сгниют,

      Какой-нибудь поздний историк

      Напишет внушительный труд…

      Вот только замучит, проклятый,

      Ни в чем не повинных ребят

      Годами рожденья и смерти

      И ворохом скверных цитат…

      Печальная доля – так сложно,

      Так трудно и празднично жить,

      И стать достояньем доцента,

      И критиков новых плодить…

      Зарыться бы в свежем бурьяне,

      Забыться бы сном навсегда!

      Молчите, проклятые книги!

      Я вас не писал никогда!

      За городом вырос пустынный квартал

      На почве болотной и зыбкой.

      Там жили поэты, – и каждый встречал

      Другого надменной улыбкой.

      Напрасно и день светозарный вставал

      Над этим печальным болотом:

      Его обитатель свой день посвящал

      Вину и усердным работам.

      Когда напивались, то в дружбе клялись,

      Болтали цинично и пряно.

      Под утро их рвало. Потом, запершись,

      Работали тупо и рьяно.

      Потом вылезали из будок, как псы,

      Смотрели, как море горело.

      И золотом каждой прохожей косы

      Пленялись со знанием дела.

      Разнежась, мечтали о веке златом,

      Ругали издателей дружно.

      И плакали горько над малым цветком,

      Над маленькой тучкой жемчужной…

      Так