По вечерам над ресторанами

      Горячий воздух дик и глух,

      И правит окриками пьяными

      Весенний и тлетворный дух.

      Вдали, над пылью переулочной,

      Над скукой загородных дач,

      Чуть золотится крендель булочной,

      И раздается детский плач.

      И каждый вечер, за шлагбаумами,

      Заламывая котелки,

      Среди канав гуляют с дамами

      Испытанные остряки.

      Над озером скрипят уключины,

      И раздается женский визг,

      А в небе, ко всему приученный,

      Бессмысленно кривится диск.

      И каждый вечер друг единственный

      В моем стакане отражен

      И влагой терпкой и таинственной,

      Как я, смирён и оглушен.

      А рядом у соседних столиков

      Лакеи сонные торчат,

      И пьяницы с глазами кроликов

      «In vino veritas!»[2] кричат.

      И каждый вечер, в час назначенный

      (Иль это только снится мне?),

      Девичий стан, шелками схваченный,

      В туманном движется окне.

      И медленно, пройдя меж пьяными,

      Всегда без спутников, одна,

      Дыша духами и туманами,

      Она садится у окна.

      И веют древними поверьями

      Ее упругие шелка,

      И шляпа с траурными перьями,

      И в кольцах узкая рука.

      И странной близостью закованный,

      Смотрю за темную вуаль,

      И вижу берег очарованный

      И очарованную даль.

      Глухие тайны мне поручены,

      Мне чье-то солнце вручено,

      И все души моей излучины

      Пронзило терпкое вино.

      И перья страуса склоненные

      В моем качаются мозгу,

      И очи синие бездонные

      Цветут на дальнем берегу.

      В моей душе лежит сокровище,

      И ключ поручен только мне!

      Ты право, пьяное чудовище!

      Я знаю: истина в вине.

      И вновь, сверкнув из чаши винной,

      Ты поселила в сердце страх

      Своей улыбкою невинной

      В тяжелозмейных волосах.

      Я опрокинут в темных струях

      И вновь вдыхаю, не любя,

      Забытый сон о поцелуях,

      О снежных вьюгах вкруг тебя.

      И ты смеешься дивным смехом,

      Змеишься в чаше золотой,

      И над твоим собольим мехом

      Гуляет ветер голубой.

      И как, глядясь в живые струи,

      Не увидать себя в венце?

      Твои не вспомнить поцелуи

      На запрокинутом лице?

      Когда вы стоите на моем пути,

      Такая живая, такая красивая,

      Но