Скарабей. Наталия Михайловна Радищева
Читать онлайн книгу.
и едем в Лефортово, на Кукуй?
Марципан был провинциалом. Он не знал, что такое «Лефортово» и «Кукуй», но с Миллером был готов ехать, куда и когда угодно. Он забыл про Рекса, сбегал в питомник, никому ничего не объясняя, переоделся и вернулся на проходную. Они тотчас же вышли за ворота. Миллер быстро поймал такси. И через полчаса друзья были в Лефортове. Всю дорогу артист рассказывал юному другу о Москве. Это было интересней любой экскурсии. Они ехали через центр, и Миллер показывал ему то, что было знакомо и дорого ему самому.
– Это Большой театр, – сказал он, кивнув на белое здание с колоннами. – В сорок первом туда угодила бомба. Целый угол рухнул. Спектакль отменили. Я чуть не плакал от горя, потому что обожал оперу. Я был чувствительным подростком. Мечтал о сцене. Каждый вечер ходил в театр. Во МХАТ, в Малый, но, чаще всего, в Большой. В Большой театр меня пускали бесплатно. Мама работала там костюмершей. Одевала балетных, жаловалась на миманс…
Миллер пояснил, что «миманс» – это растолстевшие балерины, недовольные судьбой и оттого, обидчивые, капризные. Они изображают на сцене толпу.
– А вот – Колонный зал, – Миллер показал рукой на бледно-зелёное здание, стоящее в начале Пушкинской улицы. – Здесь я смолоду вкалывал на ёлках. Играл поначалу зверей. Потом мне доверили Бабу Ягу, Лешего. Мечтал учиться на актёра, но не пришлось. Моего отца, Иоганна Миллера, перед войной репрессировали, как немца. Он был слесарем на заводе АМО. Маму сразу уволили. Большой театр тогда был не просто театр! Мама не смогла жить без отца и без театра. Она заболела сердцем и умерла. В твоём возрасте я тоже был сиротой. Сам зарабатывал на жизнь. Служил рабочим по сцене, статистом, играл «кушать подано». Потом понемногу стал сниматься, вырвался в «первачи». Но так и остался самоучкой, – грустно усмехнулся Миллер, прекрасно осознавая, что при его заработках и славе, такое заявление – не более чем кокетство.
Марципан улыбнулся и покачал головой. Он понимал, что артист шутит.
– Рядом с Большим театром, заметил серый дом с башенками? Это ЦУМ – бывший «Мосторг», бывший «Мюр и Мерелиз». В конце двадцатых годов там скупали золото. Можно было продать кольцо и на вырученные купить что-нибудь важное – парусиновые тапочки, например, или немного икры. Я появился на свет слабым. Чтоб выходить меня, мама отнесла в скупку бусы, серьги, колечки. Всё, что у неё было. Каждое утро к нам приходила молочница, с парным молоком. Это молоко сохранило мне жизнь. В Москве до войны были молочницы. Потом куда-то исчезли…
Миллер на минуту умолк, погрустнел, видно вспомнил что-то из своего детства. Но вдруг лицо его преобразилось, посветлело.
– Видишь чёрный памятник в начале Страстного бульвара? Это «наше всё», – гордо произнёс он, вытянув вперёд руку с указательным пальцем. – Пушкин! Раньше от стоял на Тверском, а теперь…– и прочёл, вытянув руку вперёд:
Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред