А в молчании глубоком все муллы следили оком,

      Знак какой здесь послан роком. Был в руках у них коран.

      «Недруг рода здесь людского», – таково их было слово.

      Трое суток чуть живого, жег огонь, и был он рдян.

      Меж врачей опять сомненье и одно недоуменье:

      «На такой недуг леченья – нет. Печаль владеет им».

      Прыгал, как умалишенный. Речь была лишь бред сплетенный.

      Слезы в горести бессонной льет царица. Дни – как дым.

      Трое суток во дворце я был, меж смертью-жизнью рея.

      Ум вернулся. Разумея, что случилося со мной,

      Я сказал: «Увы! Лишенный жизни, призрак я смущенный».

      И в молитве вознесенной вскликнул я: «Создатель мой!

      Узри терны затрудненья, и услышь мои моленья.

      Дай мне сил выздоровленья. Встать с постели дай мне сил.

      Тайну здесь я ненароком расскажу в бреду глубоком».

      Бог услышал. С должным сроком раны сердца закалил.

      Я сидел. К царю послали с вестью: «Кончены печали».

      Царь с царицей прибежали. Смотрят с лаской на меня.

      С головою непокрытой царь стоял, в молитве – слитый.

      С ней, царицей, и со свитой. Бог щедротен, нас храня.

      Сели оба. Подкрепился пищей я. И оживился.

      Молвил: «Царь! Возвеселился дух во мне. Я стал сильней,

      Я хочу увидеть поле. На коне скакать на воле».

      Царь со мной среди раздолий. Мчимся мы в простор полей.

      Конский дух исходит паром. По речным проехав ярам,

      Мы вернулися к базарам. Возвратился я домой.

      Царь простился у порога. Вновь недуг нахлынул строго.

      «Что мне ждать еще от бога? Смерть нависла надо мной».

      То лицо, что было рдяно, стало ныне цвет шафрана.

      В сердце режущая рана, десять тысяч в нем ножей.

      Вот привратник в дверь вступает, к управителю взывает.

      «Весть какую этот знает? Тот ли мне принес вестей?»

      «Раб Асмат пришел». – «Зови же». – Он вошел. Подходит ближе.

      Поклонился низко, ниже. И посланье подает.

      В буквах строк – огонь влюбленный. Я читаю изумленный.

      В сердце я другом – зажженный. И в моем – огней полет.

      Возрастает удивленность. Как сумел зажечь влюбленность?

      И откуда непреклонность – изъясненье в строки влить?

      Надлежит здесь послушанье. Обвинила бы молчанье.

      Написал в ответ посланье, свивши слов цветную нить.

      Дни пришли и миновали. В сердце, знающем печали,

      Рденья пламени сгорали. Не ходил я в стан бойцов.

      Не являлся ко двору я. Принимал врачей, тоскуя.

      Мир, однако, жил, ликуя, дань беря моих часов.

      Ничего врачам не зримо. В сердце точно сумрак дыма.

      Чем печальное палимо, не узнал никто из них.

      «Кровь, – сказали, – в ней пыланье». Царь велел кровопусканье

      Сделать мне. Чтоб скрыть страданье, дал коснуться рук моих.

      Кровь