Увы, прекрасная Венера,

      Я поднимаю пыль завес

      Не для тебя. Моя премьера

      О власти, о тебе, Зевес.

      Пусть обретут свободу руки

      И непредвзятость пусть глаза

      Клянусь! Не только ради скуки

      Растёт поэзии лоза.

      Саднится сердце, кровь из раны

      Течет рифмованной строкой.

      Вас опишу, цари-тираны,

      Противен мертвенный покой.

      Всё, что солгало, Правдой стало

      Всё чистое зовётся – Ложь,

      Всегда, где золото блистало,

      Сверкал холодной сталью нож.

      Богами властью одарённый,

      Сам возвеличенный как бог,

      Гай Юлий Цезарь, окружённый

      Толпой идёт, но вышел срок.

      «Послушайте, друзья!» – и, что же,

      В глазах их помутился свет.

      Как вот над ним уже, о, Боже!

      Вознёсся молнией стилет.

      Стилет взвивался, и недаром –

      Кромсал надменные черты:

      Гай опускался под ударом,

      Шепнув чуть слышно: «Брут и ты…»

      Стена пугающе раздета,

      Слепит постельной белизной.

      Течёт из статуй в тело Лета,

      А череп иссушает зной.

      Мозги сжимаются от боли,

      Глаза краснеют из орбит.

      Тот, кто искал бескрайней воли,

      На мраморе лежит убит.

      Лежит властитель, в плащ завёрнут,

      Гримасой смерти изменён.

      Тлетворной немочью подёрнут,

      Белее глыбы мела он.

      Пал своенравный император

      Под изменившею рукой,

      Как ослабевший гладиатор,

      В крови своей нашёл покой.

      Перешагнув чрез труп кровавый,

      Брут тогу ловко отогнул

      Имперский жезл, венчанный Славой,

      В его руке, как меч, сверкнул.

      Москва – древнейшая Руси столица,

      Ты не забыла властного царя.

      Иль чёрным вороном он над Кремлём кружится,

      Иль коршуном, за государством зря.

      Пустынны в Слободе стоят палаты,

      Где взор ласкают злато и сафьян

      В них трепетом почтительным объяты

      Все. В них – Грозный царь Иван.

      Вот он сидит, скуластый, остроносый,

      И много лет прошло с тех давних пор,

      Как правит он и множит тел отбросы.

      С ним сын его, у них как будто спор?

      –О, нет, отец! А тот, длань простирая.

      Неистово вопя: «Молчи, щенок!»

      Слепому бешенству, не зная края,

      Бьёт сына посохом в тугой висок.

      Крик жалобный – и рухнул бедный отрок.

      Кровь видя, удивлён: глаза чисты.

      …Споткнувшись о кровавый тела свёрток,

      Бежит старик, и рушатся кресты.

      Туман кровавый пред глазами скачет.

      Сжал голову: гудит в ушах набат;

      Ржёт конь, а показалось