Пусть в величайшей блуднице,

      Оковы подлых губ разя,

      Плывёт упущенной зарницей

      Волной потопною слеза,

      За смерть не отдадут ни мига,

      Геройство – тьфу, а цели – смерть.

      Коленом поколенье выбьет

      Себя расклеившую твердь.

      Так будь землёй. Она важнее сердца,

      В себя какой по счёту примешь сад.

      И в этом качестве надейся

      Понять наречья будущих ребят.

      Вечно новая новь, вечно старая старь,

      В них извечно дружное дружество:

      Единяется ясный и тёплый хрусталь

      С родником. Восходящее утро.

      Грусть привычна потому, что она —

      Тень стены Жизни.

      Любая стена отбрасывает тень,

      И, чем выше стена – тем длиннее тень —

      Тем больше грусть.

      Для тебя, двенадцатилетняя девочка,

      Стена Жизни почти что до неба,

      Оттого и песенка твоя,

      Как перестоявшийся донельзя сладкий чай,

      Больно и приторно плещется в моём сердце.

      Но за тенью – только дотянись!

      Светящаяся лента радуги.

      Слезы содроганье – не отсвет добра,

      Когда колыханье души

      Плутает, как перьев павлина игра,

      Что до неба хвост распушил.

      Не зори – пылинки на хвост летят,

      А в сердце пуд грязи осел,

      Павлин бы не плакал, будь он тот солдат,

      Что Овода вёл на расстрел.

      Удушливо-тёмна «душа как слеза»,

      Священный купив перелив —

      Пьянить и пьяниться под крышею зла,

      Павлиний шатёр распустив.

      Бетон под духотою дождевою,

      Безделица и сплин, азарт, уют

      Здесь. Только стаей злою роевою

      Несобственные горести клюют.

      Вот мне три года – помню я не зыбко

      Арбузный вкус вечерней той косьбы

      Полулегальной… Корова Сливка,

      Тебя боялся, бедная, прости!

      Я зол, но время злобу ту иззолит,

      И, не оспорив собственных глупцов,

      Не запустить бы голые глаголы,

      Что наготе я дать ковёр готов.

      А где тебе, мудрец, ковёр приснился —

      Слепому снятся райские цветы!

      Целует туча холм цветной, склонившись,

      И сеются зелёные мечты.

      Русалка ты – последняя Ундина,

      Ночная тьма тебе – обман души и тела.

      Она – ещё не мрак – ручной обман,

      В ней видишь ты лишь только то, что ищешь.

      В ночи прохладен дом – сто пастей – сто окон,

      Дракон родимый твой времён бескрылых,

      Но в той прохладе мнится дивный ветр ночной —

      Забытый ветер девственного мира.

      Ведь ты, не надуваясь, не дрожа,

      Формовкою себя перемолола,

      И