Синица на море пустилась:

                  Она хвалилась,

            Что хочет море сжечь.

      Расславилась тотчас о том по свету речь.

      Страх обнял жителей Нептуновой столицы;

                  Летят стадами птицы;

      А звери из лесов сбегаются смотреть,

      Как будет Океан, и жарко ли, гореть.

      И даже, говорят, на слух молвы крылатой,

            Охотники таскаться по пирам

      Из первых с ложками явились к берегам,

            Чтоб похлебать ухи такой богатой,

      Какой-де откупщик и самый тороватый

            Не давывал секретарям.

      Толпятся: чуду всяк заранее дивится,

      Молчит и, на море глаза уставя, ждёт;

            Лишь изредка иной шепнёт:

      «Вот закипит, вот тотчас загорится!»

            Не тут-то: море не горит.

            Кипит ли хоть? – и не кипит.

      И чем же кончились затеи величавы?

      Синица со стыдом всвояси уплыла;

            Наделала Синица славы,

                  А море не зажгла.

            Примолвить к речи здесь годится,

      Но ничьего не трогая лица:

            Что делом, не сведя конца,

            Не надобно хвалиться.

      Два Голубя как два родные брата жили,

      Друг бе́з друга они не ели и не пили;

      Где видишь одного, другой уж, верно, там;

      И радость и печаль – всё было пополам.

      Не видели они, как время пролетало;

      Бывало грустно им, а скучно не бывало.

            Ну, кажется, куда б хотеть

            Или от милой, иль от друга?

      Нет, вздумал странствовать один из них – лететь

                        Увидеть, осмотреть

                  Диковинки земного круга,

      Ложь с истиной сличить, поверить быль с молвой.

      «Куда ты? – говорит сквозь слёз ему другой, –

                  Что пользы по́ свету таскаться?

            Иль с другом хочешь ты расстаться?

            Бессовестный! когда меня тебе не жаль,

      Так вспомни