Прошла весна, с обычной пылью, дождями, неожиданным теплом и ещё более неожиданными похолоданиями, как и всегда. Референдум о сохранении СССР, в марте, мы не заметили за своими страданиями, переживаниями, а ещё, потому что мы не голосовали, ведь нам нет восемнадцати.

      Однажды, в конце мая, Лёня сказал мне, смущаясь немного, хмуря густые светлые брови:

      – Ты, Лёль… Я всё думал… Ты это… ты не предохраняйся, а? – он заглянул мне в лицо почти просительно. – Пожалуйста? Будет ребёнок ещё, пусть, а? А, Лёль? Пусть будет?

      От этих слов и особенно от его лица в этот момент мне стало не по себе. Всё чувствует… Я же говорю, будто содрали кожу… Потому что только три дня назад бабушка почти насильно заставила меня поставить спираль для этой самой контрацепции, о которой говорил сейчас Лёня. Я не хотела, чувствуя в этом, вместо правильной житейской логики, которой оперировала бабушка в разговоре со мной, что-то поддельное, что-то нечистое, толкающее меня в разрешённый разврат, в какую-то взрослость… Словно я сама уже не вошла в эту взрослость без спроса ещё прошедшим летом… Но я не думала тогда ни о какой взрослости, я вообще не думала, я хотела и хочу быть с Лёней совсем. Я не думала, пока не попала в гинекологию, где со мной обращались как со взрослой и это… от этого мне тошно. Разве мы взрослые? Мы друг друга любим и всё. Но это что, быть взрослыми?.. Это так глупо всё – эти мысли и чувства, они такие неправильные, несовременные и несвоевременные, что я гнала их даже от себя.