Как низок этот потолок.

      Как ломит боль мои суставы.

      В какой-то каменный мешок

      попался я. Куда, лукавый,

      меня завёл ты? Это склеп,

      а не жильё. Начнём сначала.

      Послушай, помнишь, как нелеп

      ты был то ль в тоге генерала,

      то ли пророка, что на мир

      глядел надменно, а душою

      давно был пуст, как тот сатир,

      не претендующий порою

      на большее, чем БЛЯ сказать?..

      Теперь ты видишь, что итоги

      тобой заслужены, и лгать

      тебе не даст Учитель строгий…

      Нет, здесь я не могу писать

      стихи. Здесь даже стены

      смеются надо мной. Здесь мать

      моя ходила. Перемены

      большие протекли с тех пор,

      и матери уж нет на свете,

      а я всё также, словно вор,

      пишу украдкой, словно эти

      рифмованные строки, как

      порок какой-то, за который

      мне стыдно. Чувствую, не так

      меня поймёт читатель, скорый

      всё трактовать. Я мать любил.

      Она меня любила тоже,

      но не хотела, чтоб я был

      поэтом. Впрочем, это всё же

      не то, не то… Наверно, стыд

      есть главная причина дрожи

      сердечной. Помню, глупый вид

      был у меня, когда в прихожей

      шаги я слышал чьи-нибудь,

      что, как казалось, направлялись

      ко мне, ко мне… Мгновенно грудь

      моя хладела, и сжимались

      в паху сосуды у меня,

      а если стоило кому-то

      действительно войти, как я

      краснел, как мак. Ещё б минута —

      я б падал в обморок. Но всё

      кончалось как-то прозаичней.

      Я становился нагл, и зол,

      и раздражителен. Приличней,

      конечно, было б не писать

      совсем стихов, ведь говорила

      мне не однажды моя мать,

      что жизнь жестока. В жизни сила

      нужна с расчётом пополам,

      а я избрал такое поле,

      где сам себе готовишь срам

      и оплеухи. Но не волен

      уже я что-либо сменить.

      То время утекло навеки,

      когда иначе мог вступить

      я в жизнь и быть как человеки…

      Теперь я в комнате опять,

      где протекало моё