Голод

           пополам

             режет,

      Настроение

           плачет…

      И вдруг:

           «Пирожки

                свежие,

      Свежие

             и горячие,

      Лучшие в мире…»

      Лизнул слюну с губ —

      «Берите

           четыре

      За руб».

      Рассказывать об этом можно

      И в стихах

            и устно,

      Пирожки до невозможного

      Вкусные.

      Друг мой, я очень и очень болен,

      Я-то знаю (и ты), откуда взялась эта боль!

      Жизнь крахмальна, – поступим крамольно

      И лекарством войдем в алкоголь!

      В том-то дело! Не он в нас – целебно,

      А, напротив, – в него мы, в него!

      И нелепо ли бяше! – а лепо,

      Милый Паша, ты вроде Алеко

      И уже не помню кого,

      Кто свободен руками, ногами,

      Кто прощается с Соловками!

      А к тебе обращается узник,

      Алексеевский равелин…

      Есть у раздражения

      Самовыражение.

      Дверью – хлоп,

      И пулю – в лоб.

      Ах, как всем досадил!

      И лежит в гробу – костюм,

      Новые ботинки,

      Галстук на резинке.

      Две вдовы

      (Две жены)

      К случаю наряжены.

      Он лежит – уже ничей

      В ожидании речей.

      Караул! Караул!

      Вот почетный караул.

      Хорошо ему в почете,

      Жалко, ноги протянул.

      Говорю ему – привет,

      Ты – туда, а я – в буфет.

      Живет актриса в городе Москве…

      Чего ж актриса суетится?

      Актриса в зеркальце глядится,

      Глаза хохлацкие – в тоске.

      В глазах – хохлацкая тоска.

      Давай, актриса, потоскуем —

      Как жаль, что ты не потаскуха, —

      Тебя бы проще приласкал.

      Что стих! Ладонь на голове

      Или на лбу разгоряченном,