Получив трехмесячный отпуск, мы с братом и с добрым Горским уехали в Пулавы, где нас нетерпеливо ждали наши родители после двухлетнего отсутствия, стоившего им стольких беспокойств и забот. Сладки были часы, проведенные с ними в местах, где протекла наша счастливая юность. Но перспектива близкого отъезда омрачала наше счастье, а заботы о Петербурге мешали наслаждаться им вполне. Наши головы были полны мыслями о великом князе, о надеждах, которые подавали нам наши взаимные отношения. Родители слушали наши признания и радостные рассказы с удивлением и беспокойством, сомневаясь в основательности столь заманчивых надежд. В Пулавах я получил от великого князя несколько писем, полных выражения дружбы; они были переданы мне при разных удобных случаях, между прочим – через паладина эрцгерцога, только что вступившего в брак с великой княжной Александрой. Это способствовало тому, что значительно позднее, в 1812 году, проезжая через Пешт, я встретил милостивый прием с его стороны.

      Отец, слушая наши рассказы, сравнивал теперешний Петербург с тем, каким он был, когда отец приезжал к русскому двору при Елизавете, а Петр III был еще великим князем, или же в первые годы царствования Екатерины II. Мать же больше беспокоилась о нашей безопасности. Она боялась, чтобы на нас не донесли, не открыли цели наших сношений с великим князем, – вокруг этого крутились все разговоры. Во время нашего пребывания в Пулавах несколько раз распространялись благоприятные для Польши слухи, но держались всего по нескольку дней ввиду их невероятности. С жадностью встречаемые каждый раз польским обществом, они порождали затем необычайное уныние и упадок духа.

      Губернатор Галиции граф Эрдели приезжал в это время отдать визит моему отцу. Венгр по происхождению, он был увлечен одной мыслью, о которой постоянно твердил. Ему хотелось убедить поляков в том, что для них было бы всего выгоднее присоединиться к Венгрии,