Неотступающий зной

      Давит, как перед грозой.

      Сизого облачка тень

      Чуть прикрывает плетень.

      В травке гусиной коза

      Дремлет. Шуршит стрекоза.

      Ящерка скрылась в песке,

      Кошка застыла в броске.

      Куры замолкли в пыли,

      Тропки в лугах пролегли

      К речке, заросшей кугой,

      Самой родной, дорогой.

      Я к ней все годы бегу

      И добежать не могу…

      Цветёт она в жару, забыв о влаге,

      Под глиной корни, словно в саркофаге, —

      Пьют соль земли, её нектар горчащий,

      А рядом след вдавил, возможно, ящер.

      Через века, – стрелой смертельно ранен, —

      Упал к её ногам лихой татарин.

      И умер он с открытой лютой злобой,

      Вставала степь. И хмель её особый,

      Как облачко парил в дремотной неге,

      И отдыхал в поломанной телеге,

      Где был рубеж и пролегла граница,

      Где над полынью воздух серебрится…

      Я на изломе солнечных дорог

      Стою один, влюбившись тихо в осень,

      Вдыхая синь изменчивых тревог

      И запах трав, и скошенных колосьев.

      Мне дышится, как в юности, легко,

      Как будто нет могил и потрясений,

      А есть простор и глушь родных селений,

      И тень плывущих в небе облаков.

      Ах, что ты, ветер, иву клонишь?

      Внизу бежит река Воронеж,

      В ней струи солнцем налитые.

      Там, за холмом, был стан Батыя,

      Он слал орду на гребень кручи,

      Где частокол подпёрли тучи.

      Мечи звенели, день рождался

      И холм от сечи содрогался…

      В старый сад с печалью кроткой

      Неуверенной походкой

      Дед задумчиво выходит.

      Отшумели листья-годы,

      Лишь один дрожит на ветке.

      Дым цигарки вьётся едкий.

      Тяжкий кашель деда душит,

      И зовут родные души

      Не к веселью, а к покою,

      Только песня за рекою,

      Обжигая сердце, льётся

      И навек в нём остаётся.

      Знатный снег… какого