В счастливый майский день – над детской колыбелью —

      В венке лавровом, с полевой свирелью,

      Склонилась фея, светлая, как сон,

      И молвила: «Дитя, несу тебе я звон

      Весенних ландышей и ветра вздох шуршащий,

      Раздавшийся в лесу над пробужденной чащей;

      Улыбку алых зорь, что в небе разлита,

      Весь трепет ясных звезд, все радуги цвета,

      И слезы, и восторг, и ропот дальней бури,

      Всю музыку ручьев, всю глубину лазури,

      И все, что создает свободная мечта!»

      Сказала – и, свирель вложив в персты ребенка,

      Исчезла, как туман. – И птицы ей вослед

      Защебетали радостно и звонко.

      Ребенок спал – и видел яркий свет.

      Из золота зари и пурпура заката

      Горячие лучи сверкали и росли,

      И вызывали жизнь из черных недр земли;

      И розы, полные живого аромата,

      Торжественно и гордо расцвели.

      В лучах горячих царственного света

      Раскрылись пышно майские цветы —

      В бессмертии могучего расцвета

      Невянущей и вечной красоты.

      Как хорош, как пригож мой развесистый сад,

      Где узорные сосны недвижно стоят.

      Весь пропитан смолой их лесной аромат.

      Как хорош, как пригож мой запущенный сад.

      Я устала смотреть, как струится поток,

      Как глядится в него одинокий цветок.

      Желтый венчик его, будто шлем золотой,

      Блещет в сумраке грез непокорной мечтой.

      Я пошла на лужайку, где ныла пчела,

      Где разросся жасмин и сирень отжила,

      Где рассыпала жимолость розовый цвет,

      Где жужжанье и свет, где молчания нет.

      Я бродила в тени, под навесом ветвей,

      Где прохлада и тишь, где мечтанье живей,

      Где по мшистой траве и бледна и чиста

      Белых лилий сплелась молодая чета.

      Я искала огня – и наскучил мне зной,

      Но томилась душа в полутени больной.

      О, как грустно одной в этой чаще глухой,

      Где назойлива жизнь и неведом покой.

      И вернулась я вновь в мой заветный приют,

      Где сказанья, как волны, плывут и поют,

      Где журча по камням, так певуч, так глубок,

      О прошедшем звенит говорливый поток.

      И дремлю я, и внемлю. И грезится мне

      О далеких веках, о забытой стране.

      И на тонком стебле тихо клонится вниз

      Символ рыцарских дней – благородный ирис.

      В сиянии огней

      Блестящий длился бал.

      Все тише, все нежней

      Старинный вальс играл.

           В кругу нарядных пар

           Плыву я сквозь туман.

           Гирляндой нэнюфар

           Обвит мой тонкий стан.

      Болотная трава

      Скрывает мрамор плеч,

      Условна и мертва

      Моя пустая речь.

           Чужой руки едва

           Касается