«Саныч» (Пылев-младший), увидев ее, не наткнулся на человеческий взгляд, но укололся о ненависть и упущенную когда-то возможность убрать Надежду со своего пути, материализовавшиеся в ударившей резким толчком головной болью. Вздрогнув будто от прошедшего ото лба до затылка мощного электрического разряда, зажмурился, но удержав равновесие, попытался заставить себя повторить попытку. Вот тут он заметил пробивающийся сквозь ее ненависть страх – старый, уже слившийся со жгучей ненавистью, сроднившиеся до невозможности существовать один без другого, что невозможно было не заметить. Чуть ухмыльнувшись, вспомнив, что ее жизнь была в его руках и, может быть, еще будет, и он, в случае появившейся возможности, ее теперь точно не упустит, Олег Александрович прикрыл тетрадкой лицо, не открываясь более в течении всего оставшегося времени.

      Прикованный к нему Сергей Махалин, не очень-то расположенный к такому соседству, после внезапного поворота в линии защиты Пылева, частично признавшего себя виноватым, что не соответствовало прежней их договоренности, заметил «перестрелку». Сергей, поверив своему шефу, молчал до «победного», надеясь вместе уйти от ответственности. До неожиданного «предательства» шанс у Махалина еще был, расскажи он о себе, не скрывая содеянного. Эта тактика, возможно и разумна среди единомышленников, но не на одном суде с теми, кого ты предполагал «зачистить», не уважая, и не скрывал этого, пользуясь как «пушечным мясом», желая сегодня выплыть самому, утопив их.

      Испугавшись, почувствовав провальность выбранной линии защиты, Пылев по привычке решил воспользоваться другими, придумав невероятно неправдоподобную версию, не предупредив преданного подельника, нанеся и ему удар в спину. Ничего удивительного для большинства присутствовавших в таком повороте не было, однако под этот удар попадал и родной брат Олега Андрей, которого младшенький начал обвинять не только в его действительных винах, но перегружая свои, надеясь, что такая подлость будет понята и оценена по достоинству следствием, а впоследствии судом.

      Оценили, но не поняли…

      И Махалину, и многим другим теперь этот человек, несмотря на «ширму», был виден насквозь. Выбор у обвиняемого был небольшой: с одной стороны фото- и тележурналисты с камерами, с другой она, как он был уверен, случайно добравшаяся до этого момента, что было почти правдой. Его нервозил не столько сам взгляд, а его победная интонация, которую он сравнивал со взглядом зайца, подсматривающего за попавшим в капкан волком, злорадствуя. Но в отличие от представляемого волка, Пылев с трудом, в муках, признавал, что совершил