Зимний снег,

      и летний зной,

      и осенний листопад,

      и весенняя капель —

      сердцу памятны досель,

      сердцу много говорят.

      Говорят они о том,

      что позаросло быльем,

      что со Светою вдвоем

      чувствовали мы,

      и со Светкою другой,

      и с Тамаркой роковой,

      с Катериной,

      и с Мариной,

      как-то даже с Фатимой!

      Говорит со мной Природа

      о делах такого рода,

      что, пожалуй, не к лицу

      слушать мужу и отцу.

      Ты ответь, натурфилософ,

      почему любой ландшафт

      вновь родит во мне желанье

      слушать робкое дыханье,

      выпивать на брудершафт?..

      Борода седа уже.

      Я уже на рубеже.

      Божий мир и впрямь прекрасен.

      Время думать о душе.

      Когда я уйду…

      и когда я вернусь…

      когда я исчезну вообще —

      нашмыганным носом прижавшись к стеклу,

      ты вспомнишь, дружок, обо мне!

      Ты вспомнишь, как так же, сквозь то же стекло

      ждала ты под утро меня.

      Небритый и потный, в тяжелом пальто

      спешил я и каялся я,

      скользя по раскисшей московской зиме —

      ее, как меня, развезло…

      Ты вспомнишь и вздрогнешь, дружок, обо мне

      и всхлипнешь над этим пальто,

      и вспомнишь закат за окном, и в окне

      увидишь все тот же закат,

      который пылал в вечереющей мгле

      в годину ГБ и ЦК.

      Когда я уйду на покой от времен,

      уйду от хулы и похвал,

      ты вспомнишь, как в нарды играл я с тобой,

      как я без конца мухлевал.

      Ты вспомнишь, когда я уйду на покой

      долой с невнимательных глаз,

      одну только песню, что пел я с тобой,

      а также любимый романс —

      про старый тот клен,

      и про темный тот дуб,

      про то, отчего так светло,

      про тот одинокий, кремнистый тот путь,

      которым я, Лена, ушел!

      Вернее, уйду… И не скоро еще!

      Но точно уйду – и тогда

      ты вспомнишь, задрыга, как нехорошо

      себя ты сегодня вела!

      Для отрока, в ночи кропающего вирши,

      мир бесконечно стар и безнадежно сер,

      и смысла нет нигде – ни на земле, ни выше!

      И класс 9-й «А» тому живой пример.

      О скука, о тщета! Обыденности бремя

      сносить не станет сил, и не хватает слов,

      чтоб высказать им всем, чтобы порвать со всеми,

      бежать, бежать, бежать, смываться вновь и вновь!

      Мамаши в бигудях, и папеньки в подтяжках,

      с