Ну вот твое Коньково, вот твой дом

      родной, вот лесопарк, вот ты на санках,

      визжа в самозабвеньи, мчишься, Санька,

      вот ты застыла пред снеговиком,

      мной вылепленным. Но уже пушком

      покрылись вербы, прошлогодней пьянки

      следы явила вешняя полянка,

      и вот уж за вертлявым мотыльком

      бежишь ты по тропинке. Одуванчик

      седеет и лысеет, и в карманчик

      посажен упирающийся жук.

      И снова тучи в лужах ходят хмуро…

      Но это все с тобою рядом, Шура,

      спираль уже, а не порочный круг.

      «Ну что, читать?.. У лукоморья дуб

      зеленый… Да, как в Шильково… златая…

      ну золотая, значит, вот такая,

      как у меня кольцо…» Остывший суп

      десертной ложкой тыча мимо губ,

      ногой босою под столом болтая,

      обедаешь, а я тебе читаю

      и раздражаюсь потихоньку. Хлюп —

      картошка в миску плюхается снова.

      Обсценное я сглатываю слово.

      «Ешь, а не то читать не буду, Саш!..

      …на дубе том…» – «На́ш Том?!» – «Не понимаю,

      что – наш?» – Но тут является, зевая,

      легчайший на помине Томик наш.

      Как описать? Глаза твои красивы.

      Белок почти что синий, а зрачок

      вишневый, что ли? черный? Видит Бог,

      стараюсь я, но слишком прихотливы

      слова, и, песнопевец нерадивый,

      о видео мечтаю я, Сашок.

      Твоих волос густой и тонкий шелк

      рекламе уподоблю я кичливой

      «Проктер энд Гэмбл» продукции. Атлас

      нежнейшей кожи подойдет как раз

      рекламе «Лореаль» и мыла «Фриско».

      Прыжки через канаву – «Адидас»

      использовать бы мог почти без риска.

      А ласковость и резвость – только «Вискас»!

      Ты горько плачешь в роковом углу.

      Бездарно притворяясь, что читаю

      Гаспарова, я тихо изнываю,

      прервав твою счастливую игру

      с водой и рафинадом на полу.

      Секунд через 15, обнимая

      тебя, я безнадежно понимаю,

      как далеко мне, старому козлу,

      до Песталоцци… Ну и наплевать!

      Тебя еще успеют наказать.

      Охотников найдется выше крыши,

      Подумаешь, всего-то полкило.

      Ведь не со зла ж и явно не назло.

      Прости меня. Прижмись ко мне поближе.

      Пройдут года. Ты станешь вспоминать.

      И для тебя вот эта вот жилплощадь,

      и мебель дээспэшная, и лошадь

      пластмассовая, и моя тетрадь,

      в которой я пытаюсь описать

      все