Ну что, читатель, не устал?

      А коль устал, присядь-ка,

      Да я ведь тоже недоспал,

      Послушай-ка про дядьку.

      Это какого? – Да того,

      Козлова, про Никиту,

      Ты что, не слышал про него?

      Прикрой-ка дверь, открыта.

      Так вот, это тот самый дядька, тот,

      Что Пушкину, поэту,

      Служил слугой за годом год,

      Зимой, в мороз, и летом.

      Простой парнишка крепостной,

      При барском доме вырос,

      Порой голодный и босой,

      Ходил он петь на клирос.

      Был балагур и весельчак,

      Слыл малым-самоучкой,

      На балалайке он бренчал,

      Порой гитару мучил.

      Пилил, строгал, таскал мешки —

      Толковый был работник,

      Про соловья слагал стишки,

      Того, кто был разбойник.

      Когда же Пушкину трёх лет

      И не было от роду,

      Уже Никиту знал поэт,

      И с ним – в огонь и в воду.

      Тот по Москве любил гулять,

      И с чуть подросшим Сашкой

      На колокольню залезать,

      Где бьёт Великий страшно.

      Он при поэте был везде —

      В Москве и при лицее,

      И в скачки бешеной езде —

      Унынья панацее.

      «Куды же Сашку-то несёт?

      Спаси его, владыко!

      Ведь не иначе пропадёт

      Без дядьки-то, Никиты!

      Эх, мать-Россия, велики

      Ухабы на дороге», —

      И снова чистил сапоги

      До блеска на пороге.

      Был в Кишинёве с ним, в Крыму,

      Тифлисе и Одессе, —

      Там быт налаживал ему,

      Ел-пил с поэтом вместе.

      Делил успех, делил долги,

      Ходил порою хмурый,

      Когда скрывал его стихи

      От подлости цензуры:

      «Стихи ругают, барин? Пусть,

      На то она охрана,

      Народ уж знает наизусть

      «Людмилу и Руслана»!

      Пошёл намедни на базар,

      Потом, зайдя в харчевню,

      Слыхал сквозь ругань да угар:

      Читают уж «Деревню»!

      Поэт любил его: открыто

      Он вызвал Корфа на дуэль

      За то, что тот побил Никиту

      И обозвал его: плебей!

      Барон же, не приняв условий,

      Писал, что, де, какой пустяк!

      Поэт ответил: что сословье?

      Ведь человек