Деревья – худые – махали руками отчаянно,

      в сверкающих лужах плясали тени – шальные...

      Глаза! – а в глазах мягко, страшно и маятно...

      Злые глаза – огромные, бархатистые и чужие.

      Волосы ветра дождливые опутали нас тайком,

      гонит на чёрных крыльях ночей прожорливых

      стадо.

      Молчи! Убегаем. Успеем. Да, знаю, ещё далеко.

      Дальше некуда – ладно, доеду, я должен, так надо!

      Куда? – не знаю. Куда? – не спрашивай. Далеко!

      Улицы мчат вслепую – крест-накрест – чёрными

      иксами.

      Пёс-ветер на повороте за горло хватает молчком.

      Смотри! – на коне пролётки архангел Апокалипсиса...

      Слышишь! – город шипит, глазницы его пылают.

      Мы падаем в пустоту – уже ничего не случится,

      только сердца́ во мраке – гудящими колоколами,

      только уколы дождя – дробные капли на лицах...

      Опять мостовые, стены… Их скуке навек я отдан,

      всё гонит меня отсюда, но тело – будто связали.

      И ничего не изменят ни Рим, ни Париж, ни Лондон:

      ведь и они в мою душу твоими глянут глазами.

      Не ослеплюсь их блеском, не оглушусь их шумом,

      и почернеет вода в каналах венецианских.

      Оттуда к тебе вернусь я последним криком угрюмым,

      вернусь к тебе мрачной тучей, повисшей в пустых

      пространствах.

      Но всё же вырвусь, уеду, отправлюсь в дальние дали,

      так много волюшки вольной на морях и на суше,

      и городов так много… О, чтоб они все пропали:

      везде без тебя мне плохо… Да и с тобой – не лучше…

      Лишь на север мне дует ветер,

      и от волн – седина моя,

      мне звезда путеводно светит,

      мне как суша – моя ладья.

      Не страшат меня бури ярость,

      медь луны, чернота, синева.

      Сердце – горящий парус!

      Сердце – разбитый штурвал!

      Нет, не будешь ты ждать, как Сольвейг...

      (Ветер к северу мчит, озверев.)

      Не сумеешь ты спеть, как Сольвейг,

      изодранный ветром напев.

      В глазах от простора – резь.

      Поднять паруса! Вперёд!

      Мне родина – мир этот весь.

      Кровь зорь в моих жилах течёт.

      Ветер опутал их черные руки,

      рвут они тучи и день изо дня

      кружатся, крутятся в бешеном круге

      и заглушают крик воронья.

      Шибче, быстрей исполинские взмахи,

      грудь деревянная дышит с трудом,

      вербы косматые мечутся в страхе,

      жмутся лачуги, поросшие