Где моря пасмурного клёцки

      Грызут скелеты юных дев,

      Гуляет Коля Заболоцкий

      Очки чугунные надев.

      Гуляет, недоволен книжными

      Премудростями, трет висок

      Пальцами, а конечностями нижними

      Осторожно пробует набрякший песок.

      В глубине песка обитают рачки и морские блохи,

      У него дела неплохи,

      А в море курортном рыбьи ахи да осьминожьи вздохи,

      Предчувствие – вы почти угадали – ухи.

      Недоучившийся доктор Коля, источник ума, мирового горя,

      И восторга, видит живую самку в синем купальнике. Вот она,

      Потряхивая молочными железами, залезает в густое море,

      Ловит губами медузу, смеется, похотлива и холодна.

      Медуза щупальцами машет,

      Не жнет, не сеет, и не пашет.

      И самка тоже хороша —

      Смешна, как грешная душа.

      А что же Коля? Он в театре,

      Как все товарищи твои,

      Где сходит гибель к Клеопатре

      В порядке яда и змеи.

      Была – царица, стала – просо.

      Великий Коля смотрит косо.

      Суха чернильница его.

      А небо синее над нами

      Гремит ночными орденами,

      Не обещая ничего.

      …а снег взмывает, тая, такой простой на вид.

      До самого Китая он, верно, долетит.

      Там музыка, и танцы, и акварельный сад.

      Там добрые китайцы на веточках сидят.

      Метель ли завывает, взрывается звезда —

      воркуют, не свивают надежного гнезда.

      Под снегом гнутся ветки, уходит жизнь, ворча.

      Фарфоровые предки, безмолвная свеча.

      Крестьянин душит волка. Дрофу чиновник ест.

      Должно быть, столько шелка в сугробах этих мест…

      Я забыл о душе-сведенборге

      и костюмчик домашний надел

      в рассуждении влажной уборки

      и других обязательных дел.

      Ведь не зря меня мама учила,

      и не зря продолжает жена

      уверять, что словесная сила

      в наши дни не особо нужна

      ни в быту, ни на празднике кротком.

      В ветках сакуры розовый дым.

      Молча пьем мы лимонную водку,

      молча ужин нелегкий едим.

      Даже господу строя гримасы

      в антраша, словно грузный Антей,

      человек изготовлен из мяса

      и довольно непрочных костей.

      Не алкай же возвышенной пищи,

      Позаботься-ка лучше о том,

      чтобы пыль не летала в жилище,

      не томился носок под столом.

      Голубые чашки – щелкнешь, запоют.

      Добрые букашки чай с вареньем пьют.

      Шесть глубоких