Там ведь тоже с войны не приехали…

      А уже ночь – колючая, зимняя,

      поздняя.

      Окликается эхами.

      Ночь, как елка, – почти что синяя,

      с голубыми свечками-звездами.

      Как вдруг затоскую по снегу, по свету,

      по первому следу,

      по хрупкому, узкому.

      Наверное нужно поэту

      однажды уехать. Уеду

      в какую-то область – в Рязанскую, в Тульскую.

      На дальний разъезд привезет меня поезд.

      Закроется паром,

      как дверь из предбанника.

      Потопает, свистнет, в сугробах по пояс

      уйдет,

      оставляя случайного странника.

      И конюх, случившийся мне на счастье,

      из конторы почтовой

      спросит, соломы под ноги подкатывая:

      – А вы по какой, извиняюсь, части?

      – А к нам по что вы?

      – Глушь здесь у нас сохатая…

      И впрямь – сохатая.

      В отдаленье

      голубые деревья рога поднимают оленьи,

      кусты в серебряном оледененьи.

      Хаты покуривают. А за хатами —

      снега да снега – песцовою тенью.

      – Да я не по части…

      – А так, на счастье…

      Мороз поскрипывает, как свежий ремень,

      иней на ресницах,

      ветерок посвистывает —

      едем, едем. Не видно деревень,

      только поле чистое.

      И вдруг открывается: дым коромыслом,

      и бабы идут с коромыслами

      к проруби

      по снегу, что выстлан

      дорогами чистыми,

      одеты в тулупы, как в теплые коробы.

      Приеду! Приеду! Заснежен, завьюжен,

      со смехом в зубах,

      отряхнусь перед праздничной хатой.

      Приеду!

      Ведь там я наверное нужен,

      в этой глуши, голубой и сохатой.