Гражданственность – талант нелегкий.

      Давайте делаться умней.

      Зачем тащить, как на веревке,

      надменно фыркающих – к ней?

      Она совсем не понуканье,

      а добровольная война.

      Она – большое пониманье,

      и доблесть высшая она.

      Ее бойцы не продаются.

      Не очернят ее основ

      задор поддельных правдолюбцев,

      напор неумных крикунов.

      Пускай в игре своей несложной

      то славят громко, то клянут, —

      они гражданственностью ложной

      от подлинной не оттолкнут.

      Я не могу – пускай уволят

      меня от мелкой злобы дня,

      но как, однако же, уводят,

      меня уводят от меня.

      Ни в воскресенье, ни в субботу

      покою дать мне не хотят.

      За собственную несвободу

      моею несвободой мстят.

      Звонят рассчитанно и нагло,

      и закупают на корню,

      и говорят, что это надо,

      но если надо, то кому?..

      Ты плачешь, бедная, ты плачешь,

      и плачешь, верно, оттого,

      что ничего собой не значишь

      и что не любишь никого.

      Когда целую твою руку

      и говорю о пустяках,

      какую чувствую я муку

      во влажных теплых перстеньках!

      На картах весело гадаешь,

      дразня, сережками бренчишь,

      но всей собою ты рыдаешь,

      но всей собою ты кричишь.

      И прорвались твои рыданья,

      и я увидел в первый раз

      незащищенное страданье

      твоих невыдержавших глаз.

      У тебя поседели волосы,

                                            Шура.

      Ты устала от водки,

                                     устала от шума.

      Потускнели глаза,

                                  маникюр облупился,

      и твой старый знакомый

                                             размяк