С руками связанными, как злодей,

      не горбясь, ты шел вдоль руин,

      самый красивый из всех людей

      и даже из всех грузин.

      Сухуми, который ты так любил,

      теперь превратился в ад,

      и память о всех поцелуях разбил

      на сжатых губах приклад.

      Лишь с причитаньями чья-то жена

      кинулась от ворот,

      и мандариновую дольку она

      вложила в распухший рот.

      И только прощально скрипнул причал,

      где трупов гора – нагишом,

      и только отчаянно закричал

      павлин под чьим-то ножом.

      Что было потом? Самосуд? Расстрел?

      Но, может быть, ты еще жив?

      А я, как мой дом в Гульрипше, сгорел,

      лишь похороны отложив.

      А я за тебя остался, Джумбер,

      в еще не погасшем огне,

      и дыма сожженного СССР

      из легких не выкашлять мне.

      Мы все – погорельцы. Мы – крики в ночи.

      Я выжил. С ума не сошел.

      Но страшновато бренчат ключи

      от дома, который сожжен…

      Я друга потерял, а вы мне о стране.

      Я друга потерял, а вы мне о народе.

      На черта мне страна, где лишь цена в цене,

      на черта мне народ, где рабство и в свободе.

      Я друга потерял и потерялся сам.

      Мы потеряли то, что больше государства.

      Нам нелегко теперь найтись по голосам.

      То выстрел за углом, то вой ракет раздастся.

      Я был немножко им, он был немножко мной.

      Его не продал я, и он меня не продал.

      Страна – друг не всегда. Он был моей страной.

      Народ – неверный друг. Он был моим народом.

      Я русский. Он грузин. Кавказ теперь – как морг.

      Идет людей с людьми бессмысленная битва.

      И если мертв мой друг, народ мой тоже мертв,

      и если он убит – страна моя убита.

      Не склеить нам страну, что выпала из рук.

      Но даже в груде тел, зарытых без надгробья,

      друг никогда не мертв. Он потому и друг.

      И ставить крест нельзя на друге и народе.

      Мы выпендривались планетарно,

      а распались на племена,

      и с ума сошел Ваня Тарба,

      только раньше, чем он, – вся страна.

      Все виновные – нету правых,

      местью месть лишь на время поправ,

      в племенных первобытных расправах,

      ибо нет справедливых расправ.

      И