Сползает по крыше старик Козлодоев,

      Пронырливый, как коростель.

      Стремится в окошко залезть Козлодоев

      К какой-нибудь бабе в постель.

      Вот раньше, бывало, гулял Козлодоев,

      Глаза его были пусты;

      И свистом всех женщин сзывал Козлодоев

      Заняться любовью в кусты.

      Занятие это любил Козлодоев

      И дюжину враз ублажал.

      Кумиром народным служил Козлодоев,

      И всякий его уважал.

      А ныне, а ныне попрятались суки

      В окошки отдельных квартир.

      Ползет Козлодоев, мокры его брюки,

      Он стар; он желает в сортир.

      Хочу я всех мочалок застебать,

      Нажав ногой своей на мощный фуз;

      И я пою крутую песнь свою —

      Мочалкин блюз.

      Хочу скорей я с них прикид сорвать,

      Сорвать парик и на платформе шуз;

      Мочалки, эй, бегите все скорей,

      Ведь я пою

      Мочалкин блюз.

      Я мэн крутой, я круче всех мужчин,

      Мне волю дай – любую соблазню;

      А ну-ка, мать, беги ко мне в кровать,

      Лишь дай допеть

      Мочалкин блюз.

      Дай мне напиться железнодорожной воды;

      Дай мне напиться железнодорожной воды.

      Мне нравится лето тем, что летом тепло,

      Зима мне мила тем, что замерзло стекло,

      Меня не видно в окно, и снег замел следы.

      Когда я был младше, я ставил весь мир по местам;

      Когда я был младше, я расставил весь мир по местам.

      Теперь я пью свой wine, я ем свой cheese,

      Я качусь по наклонной – не знаю, вверх или вниз,

      Я стою на холме – не знаю, здесь или там.

      Мы были знакомы, я слышал, что это факт;

      Мы были знакомы, я слышал, что это факт.

      Но сегодня твой мозг жужжит, как фреза;

      Здесь слишком светло, и ты не видишь глаза,

      Но вот я пою – попадешь ли ты в такт?

      Есть те, что верят, и те, что смотрят из лож.

      И даже я порой уверен, что вижу, где ложь.

      Но когда ты проснешься, скрой свой испуг:

      Это был не призрак, это был только звук;

      Это тронулся поезд, на который ты не попадешь.

      Так дай мне напиться железнодорожной воды;

      Дай мне напиться железнодорожной воды.

      Я писал эти песни в конце декабря

      Голый, в снегу, при свете полной луны,

      Но если ты меня слышишь, наверное, это не зря.

      Мне

       пора

       на покой —

      Я устал быть послом рок-н-ролла

      В неритмичной стране.

      Я уже не боюсь тех, кто уверен во мне.

      Мы танцуем на столах в субботнюю ночь,

      Мы старики, и мы не можем помочь,

      Но мы никому не хотим мешать,

      Дайте счет в сберкассе – мы умчимся прочь;

      Я куплю себе Arp и drum-machine

      И буду писаться совсем один,

      С двумя-тремя друзьями, мирно, до самых седин…

      Если бы вы знали, как мне надоел скандал;

      Я готов уйти; эй, кто здесь

      Претендует на мой пьедестал?

      Где та молодая шпана,

      Что сотрет нас с лица земли?

      Ее нет, нет, нет…

      Мое место под солнцем жарко, как печь.

      Мне хочется спать, но некуда лечь.

      У меня не осталось уже ничего,

      Чего я мог или хотел бы сберечь;

      И мы на полном лету в этом странном пути,

      И нет дверей, куда мы могли бы войти.

      Забавно думать, что есть еще люди,

      У которых все впереди.

      «Жить быстро, умереть молодым» —

      Это старый клич; но я хочу быть живым.

      Но кто-то тянет меня за язык,

      И там, где был дом, остается дым;

      Но другого пути, вероятно, нет.

      Вперед – это там, где красный свет…

      Где та молодая шпана,

      Что