Толпа мельтешит в скудной суете —

      Аристократы, шлюхи и калеки,

      А я иду, как будто в пустоте,

      Бреду, разыскивая человека.

      Эх, где же он? Когда же он придёт?

      Ношу своё с собой. Тут видел – из ладошек,

      Над родником склонившись, мальчик пьёт —

      И выбросил ненужным ставший ковшик.

      Заглянет друг, мой давний, добрый друг,

      Мол, жить меж свалкою и пустырём негоже.

      – Дели со мною пищу, кров, досуг,

      Нам откровенья мудрости умножа.

      Что от людей себя отъединять,

      Свои таланты в землю зарывая?

      – Благодарю, мне нечем вам отдать,

      Я знаю лишь, что ничего не знаю…

      Восход луны шакалы возвестят.

      И женщина придёт полуукрадкой,

      Полой химатиона шелестя,

      Распространяя миро запах сладкий.

      – Ты одинок и одинока я.

      Приди и будь в моём дому хозяин.

      Фальшивят лицемерные друзья,

      Ты им лишь для потехи обезьяна.

      А я тебя заботой окружу.

      Тебя умыть – и ты вполне пригожий.

      Не так уж ты и стар, как погляжу.

      Пойдём, я приготовлю баню, ложе…

      Что отвечать? Тихонько улыбнусь.

      Уйдёт, сандалями стуча сердито…

      Один останусь. Можно и всплакнуть,

      И посмеяться, и уснуть забытым.

      …А нынче вот пришёл из дальних стран

      Бездельник-царь с ордой победоносной.

      И донесли – мол, есть такой болван,

      Ну, комик, прям, а бочка – что подмостки.

      Подходит – крепкомясый, молодой,

      Одет роскошно, взгляд неукротимый,

      Мир попирающий своей пятой,

      И города пускающий по дыму.

      И вроде, не дурак. А говорит

      – Что сделать для тебя, философ нищих?

      Взять ко двору? Казною одарить?

      Распорядиться, чтоб давали пищу?

      Он – там стоит. Я – здесь сижу, в тени

      Толпы его приспешников мордастых.

      – Здесь много тени, – говорю, – взгляни

      И отойди, мне солнышка не засти.