Всем уставшим легче было прежде;

      Чтоб приют до радостной зари

      Дать вконец измученной надежде,

      Тихие цвели монастыри.

      Желтый и зеленый бархат леса,

      Яркие на бархате цветы

      Свежей и таинственной завесой

      Окружали тихие кресты.

      Реяло торжественное ave,

      Как поток хрустальный жизнь текла,

      Радостные звуки Божьей славы

      Далеко несли колокола.

      Женщины, пресыщенные мукой,

      – Горек жизни вкус им, мир их пуст —

      Никогда не слышавшие звука

      Слов, несущих нежность с милых уст.

      И другие, те, чьи свет и пламя,

      И любовь, и счастье позади,

      У которых скорбными крестами

      Сложенные руки на груди,

      Все, кто клял отчаянья безбрежность

      С болью перекошенным лицом

      И кого тупая безнадежность

      Окружила сомкнутым кольцом, —

      Приходили, жили, догорали,

      И синел их взор, яснел их дух,

      Словно звуки робко замирали,

      Чье дрожанье еле ловит слух…

      …А теперь уж в мире нет жилища,

      Где была бы скорбь ясна, тиха;

      Как под сенью сельского кладбища,

      Без заботы шумной, без греха.

      Я люблю успокоенность тихого вечера,

      Над рекою опаловость ласковых сумерек.

      Вспоминать тебе некого, и любить тебе нечего,

      Умири, Боже, душу твоего раба (и/мярек)!

      Неба зелень, сиреневость между облак разорванных…

      О, душа, не скорби, полюби успокоенность.

      Облак нежных края потускнели узорные, —

      Верь, не будет мучительно, ждет успенье благое нас.

      Оно нежное, тихое, как сумерки смутное.

      О, излиться, пролиться в мерцающей лирности,

      Чтобы муки все замерли, чтобы чувства все умерли

      В этой ясной всемирности, в этой тихой вечернести.

      Холодный ветер в лицо нам веет

      Соленой влагой – идем, идем!

      Над нами чайка в лазури реет

      И рассекает ее крылом.

      Под ветром платье как парус бьется,

      Все против ветра – с тобой вдвоем,

      Куда – не знаю, нам даль смеется,

      Все дальше, дальше идем, идем!

      Море – полная до края чаша,

      Вод упругость вольную тая,

      Напряженно, полнозвонно плещет,

      Пенится, как радость, радость наша.

      Вот заблещет, яро затрепещет

      И переплеснет через края.

      То заздравный, полный поднял кубок,

      Опустив на золотое дно

      Звонкое кольцо всех зовов бездны,

      Пьет за Мир и Мира красоту Бог,

      В ночи звездной бьет о край железный

      Терпкое и горькое вино.

      Звон