Уже фашисты были в Химках,

      Казалось, что Москва падёт…

      Но снова в хронике и снимках

      Внезапный этот поворот!

      Бойцы из корпуса Доватора

      Смертельный развязали бой.

      В снегу взрывались детонаторы,

      Панфиловцы кричали: «Стой!

      Не пропущу, фашист проклятый,

      Испепелю тебя, сожгу…»

      И ополченцы шли с Арбата

      Навстречу грозному врагу.

      Не торопил событий Жуков.

      Бойцы ощерились, как львы.

      Победа зарождалась в муках,

      На всех путях зияли рвы.

      Разгром нацистов под Москвою

      Фашизма означал закат.

      О, внук, склонись перед героем,

      Ведь заслонил тебя солдат!

      Отец мой помнил этот бой,

      И как не помнить в жизни нашей,

      Он мстил неистовой пальбой

      И был для гитлеровцев страшен,

      Разил врага и день, и ночь,

      Пехоте пробивал дорогу.

      Он взводным был, все страхи прочь

      И, не надеясь на подмогу,

      Кричал: «Огонь!» – и падал враг.

      Опять: «Огонь!» – и вновь – победа.

      И был совсем подавлен страх…

      Как будто стал ему неведом.

      Отец мой был богатырём,

      Каким-то страшным исполином.

      Кругом стрельба, снарядов гром.

      Он, как военная машина,

      Стал возбудителем огня, —

      Три ночи бился и три дня!

      И победил, отхлынул враг.

      Он удержал победы стяг!.

      С большим трудом был отвоёван дом.

      Под ним подвала два, как будто залы.

      И ночь пришла израненным зверьком,

      А ночевать – начальство приказало.

      Спокойнее ночлега не найти,

      Должны подвалы эти подойти.

      В одном из них – бойцы отца и он,

      В соседнем – чей-то автобатальон

      И экипаж израненного танка.

      Их посетила подлая «болванка»

      И все погибли – это был не сон.

      И во вторую роковую ночь

      Там ночевали только смельчаки,

      Что головой своей рискнуть не прочь,

      И думали, наверно, чудаки:

      Снаряд, мол, избежит повторной встречи,

      Ведь это математику калечит.

      Но прилетел он всё-таки опять,

      Наверно, немец бил прямой наводкой,

      В то самое окно, донельзя чётко,

      И вновь пришлось ребятам умирать.

      И в третью ночь фашист принёс его, —

      Но не было в подвале никого.