Воевал под Сталинградом. Виталий Смирнов
Читать онлайн книгу.
тем сюжетным стержнем, который объединяет событийную мозаику в единое целое, как, скажем, ракурс художника-баталиста в панораме Сталинградской битвы. В-четвертых, ориентация на художественно-документальный жанр (в конкретном случае – на репортаж и очерк) дает возможность объединить сюжет ис-торической фабулой, в основе которой лежит хроника битвы, логика ее развития, до предела сократив то, что на-зывается вымыслом и авторским комментарием.
А уж конфликт как «двигатель» сюжета «военному» роману всегда обеспечен, потому что «бесконфликтной» войны не бывает. Автору следует только выбрать аспект его рассмотрения.
В основе сюжета алексеевского романа (хоть и говорят, на войне сюжета нет) лежит логика развития фронтовой действительности от появления на сталинградской земле, в междуречье Дона и Волги, в августе 1942 года стрелковой дивизии, одной из человеческих единиц которой был повествователь, и до последнего дня битвы, когда по улицам непокоренного города пошли понурые толпы обмороженных немцев, которые, казалось бы, совсем недавно были близки к победе. Двести дней и двести ночей – каждый из которых мог быть последним. Двести дней и двести ночей – между молотом и наковальней.
Стоит ли искать сюжет, более насыщенный драматизмом, доходящим до трагизма, как в плане внешнем (событийном), так и плане внутреннем, в котором сконцентрировались психологические переживания человека, каждодневно находящегося в экстремальной ситуации. К тому же, если воспользоваться вошедшим с бахтинских времен в литературоведческий обиход понятием хронотопа, то он в романе «Мой Сталинград» весьма локализован как временными границами (это не вся война, которая зачастую представала в романах, претендовавших на эпопейность), так и пространственными: отнюдь не все поле боя, то расширявшееся, то сужавшееся на картах сталинградского сражения за эти двести суток, а Абганерово, Елхи, потом пространство в непосредственной близости от города и в нем самом. И даже еще уже – до позиции полка, роты, командирского блиндажа, фронтовой судьбы одного человека, до события, которому «сам был свидетель», – так заявлено в авторском предуведомлении. Это еще более «уплотнило» так называемый романический «хронотоп», наделив его чертами, свойственными драматургическому роду литературы с его триединством действия, места и времени.
Разумеется, такая пространственно-временная организация романа иногда ущемляет интересы писателя, в особенности в тех случаях, когда ему хочется, как говаривал Белинский, «по закону творческой необходимости» выйти за самим установленные хронологические границы повествования. Эта потребность возникает чаще всего, когда писатель дает предысторию событий до начала фабульного романного действия. Их он видеть не мог, в них не участвовал. Но закон – говорить только правду – для него свят. И в этом случае хронотоп расширяется за счет включения мемуарной литературы. Особенно доверительно М.Алексеев относится к дневникам первого