Надо сказать, что война, освобождавшая от ура-патриотического настроя солдат, вносила коррективы и в писательское сознание. Поэма «Николай Сараев» не удовлетворяла Михаила Алексеева не только тем, что поэтического в ней было «с гулькин нос», но и тем, что в ней он поддался искушению «заведомой правдоподобной неправды», вложив в уста героя предсмертные слова, которых он в действительности не произносил (перед смертью он «крикнул плачущим голосом: «Ма-а-ма!»), но которых потребовал литературный этикет фронтовой Музы. Сам писатель признавался, что ему претили «лубочные герои», совершавшие «умопомрачительные подвиги» на страницах юмористических отделов многих армейских газет. «…Даже гениальнейший «Василий Теркин» впервые появился под пером, правда, коллективного автора в образе некоего «тертого калача», который из всех фронтовых передряг и перипетий выходил целехоньким – и обязательно победителем. И продолжалось это до тех пор, пока один из авторов, а именно Александр Твардовский, вдруг как бы одумался и сказал себе: «Хватит дурака валять, постыдись – ты же написал «Страну Муравию!» Оставшись наедине со своей совестью и советуясь только с нею, он, Твардовский, буквально соскреб со своего лубочного Теркина всю шелуху, наполнил его живой кровью и плотью, заставил жить в условиях действительной, а не придуманной войны, и вот тогда-то «Вася Теркин» стал Василием Теркиным – подлинным и бессмертным властителем солдатских душ и сердец, а сама поэма – лучшим литературным памятником Великой Отечественной».

      Поэтому не случайно, когда пришла пора выполнить «гражданский долг выжившего – рассказать о павших», Михаил Алексеев пошел по единственно верному пути – говорить правду и только правду, говорить о том, как было, сведя литературную условность