Речушка была маленькой, не речушка, а так, ручеёк, затерянный в зарослях ив и акаций. В одном месте заросли прерывались полоской мелкого речного песка. Визг, плеск, радостные крики, невнятная строгость воспитателей. Речка протекала сразу за оградой лагеря. Здесь – воля. И солнце, и горячий песок (во, уже кого-то закопали), и вода, и брызги во все стороны. И всем весело. И все при деле.

      Нет, не все. Один мальчик всё время сидит на берегу, в тени, в стороне от своих сверстников. «Из младшего отряда», – подумала Таня, рассматривая его. Из рукавов тенниски и из шортов торчали тонюсенькие загорелые ручки и ножки, не ножки, а веточки с припухшими бугорками колен. «А, это тот мальчик, который был болен. Из санатория!» – догадалась Татьяна. Говорили, что он пару лет не ходил и даже учился в специальной школе в Симферополе, где все уроки дети проводят, сидя в кровати. Танино сердце сжалось от сочувствия. Она подошла, накрыла ладонью худенькое плечико. Он поднял лицо – остренькое, из-под светлой панамы виднелись выгоревшие соломенного цвета волосы, глаза тёмные и живые до озорства, длинный нос, большой рот, но в сочетании – симпатичная неправильность.

      – А ты почему не купаешься.

      – Хочу!

      – Чего хочешь? – не поняла Таня.

      – Чего-чего… не купаться хочу.

      – А-а… а как тебя зовут?

      – Паша. Семёнов.

      И тут же, словно эхо (бывают ведь в жизни такие совпадения, точно кто-то нарочно подстраивает!) бегущая от лагеря дежурная прокричала:

      – Паша Семёнов из четвёртого отряда! К тебе приехали!

      Мальчик вскочил и на своих худеньких ножках неожиданно прытко побежал к воротам, возле которых стоял высокий начальственного вида мужчина, полная привлекательная женщина и девочка-подросток в жёлтом открытом сарафане.