Понимаешь,

      трудно говорить мне с тобой:

      в целом городе у вас —

       ни снежинки.

      В белых фартучках

       школьницы идут

       гурьбой,

      и цветы продаются на Дзержинке.

      Там у вас – деревья в листве…

      А у нас, —

      за версту,

       наверное,

       слышно, —

      будто кожа новая,

      поскрипывает наст,

      а в субботу будет кросс

      лыжный…

      Письма очень долго идут.

      Не сердись.

      Почту обвинять

       не годится…

      Рассказали мне:

      жил один влюбленный радист

      до войны на острове Диксон.

      Рассказали мне:

       был он

      не слишком смел

      и любви привык

       сторониться.

      А когда пришла она,

       никак не умел

      с девушкой-радисткой

       объясниться…

      Но однажды

      в вихре приказов и смет,

      график передачи ломая,

      выбил он:

      «ЦЕЛУЮ!»

      И принял в ответ:

      «Что передаешь?

      Не понимаю…»

      Предпоследним словом

       себя обозвав,

      парень объясненья не бросил.

      Поцелуй

      восьмерками зашифровав,

      он отстукал

      «ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!»

      Разговор дальнейший

      был полон огня:

      «Милая,

      пойми человека!

      «Восемьдесят восемь!»

      Как слышно меня?

      «Восемьдесят восемь!»

      Проверка».

      Он выстукивал восьмерки

       упорно и зло.

      Днем и ночью.

      В зиму и в осень.

      Он выстукивал,

       пока

      в ответ не пришло:

      «Понимаю,

      восемьдесят восемь!..»

      Я не знаю,

       может,

      все было не так.

      Может —

      более обыденно

       пресно…

      Только верю твердо:

      жил такой чудак!

      Мне в другое верить

      неинтересно…

      Вот и я

      молчание

       не в силах терпеть!

      И в холодную небесную просинь

      сердцем

       выстукиваю

       тебе:

      «Милая!

      Восемьдесят восемь!..»

      Слышишь?

      Эту цифру я молнией шлю.

      Мчать ей

       через горы и реки…

      Восемьдесят восемь!

      Очень люблю.

      Восемьдесят восемь!

      Навеки.

      Мне сегодня показалось,

       словно

      тишина,

      тугая и густая,

      страшным грохотом

       была разломана

      и из океана

      горы

      встали!

      Встал хребет почти до небосвода,

      огляделся,

       тяжело вздыхая,

      и заговорил,

      морскую воду

      с каменного тела

       отряхая:

      сколько