А первую кровь мы видели так.

      Снегом нас обдавая,

      легкие танки берут разбег,

      выскочив на большак.

      Дымное зарево впереди.

      Скоро передовая.

      Сбоку идет старшина Свиридов,

      командует —

      шире шаг!

      Потом обгоняют нас на рысях

      конники в вихре белом.

      У эскадронного – белый чуб

      да на щеке рубец.

      У эскадронного по бокам —

      шашка и парабеллум,

      лихо несет его вороной

      в яблоках

      жеребец.

      А нам шагать еще и шагать —

      служба наша такая.

      Мы, говорят, царица полей —

      это, конечно, так.

      Нам шагать себе и шагать,

      службу не попрекая,

      сбоку идет старшина Свиридов,

      командует —

      шире шаг!

      И вдруг навстречу нам, из леска,

      словно бы от погони,

      оттуда, где орудийный гром

      ухает без конца,

      мчатся лошади без людей,

      дикие скачут кони,

      кровь на загривке у вороного

      в яблоках

      жеребца.

      Так и запомнилось навсегда.

      Дикие кони скачут.

      Черная лошадиная кровь

      падает на большак.

      Дымное зарево впереди.

      Бабы в деревне плачут.

      Сбоку идет старшина Свиридов,

      командует —

      шире шаг!

      Каждое утро ходит отец за хлебом.

      В булочной рядом он покупает хлеб.

      Он возвращается с черным и белым хлебом

      и режет торжественно черный и белый хлеб.

      Сердится мама: – Куда нам так много хлеба!

      Вот и вчерашний даже не съели хлеб… —

      Но завтра опять берет он две булки хлеба

      и режет старательно черный и белый хлеб.

      Милые, полно, чего уж тут пререкаться!

      Ведь между вами других разногласий нет.

      …О, голодная память далеких эвакуации,

      трудная память наших военных лет!

      В городском нестройном гомоне,

      в людном гомоне и гуле

      по асфальту бродят голуби —

      гули-гули, гули-гули.

      Как под сводом тихой горницы,

      как