Ты счастлив сею красотою

      И мастером, Анакреон,

      Но счастливей ты собою

      Чрез приятной лиры звон;

      Тебе я ныне подражаю

      И живописца избираю,

      Дабы потщился написать

      Мою возлюбленную Мать.

      О мастер в живопистве первой,

      Ты первой в нашей стороне,

      Достоин быть рожден Минервой,

      Изобрази Россию мне,

      Изобрази ей возраст зрелой

      И вид в довольствии веселой,

      Отрады ясность по челу

      И вознесенную главу;

      Потщись представить члены здравы,

      Как дóлжны у богини быть,

      По плéчам волосы кудрявы

      Признáком бодрости завить,

      Огнь вложи в небесны очи

      Горящих звезд в средине ночи,

      И брови выведи дугой,

      Что кажет после туч покой[80];

      Возвысь сосцы, млеком обильны,

      И чтоб созревша красота

      Являла мышцы, руки сильны,

      И полны живости уста

      В беседе важность обещали

      И так бы слух наш ободряли,

      Как чистой голос лебедей,

      Коль можно хитростью твоей;

      Одень, одень ее в порфиру,

      Дай скипетр, возложи венец,

      Как должно ей законы миру

      И распрям предписать конец;

      О коль изображенье сходно,

      Красно, любезно, благородно,

      Великая промолви Мать,

      И повели войнам престать[81].

      Случились вместе два Астрóнома в пиру

      И спорили весьма между собой в жару.

      Один твердил: земля, вертясь, круг Солнца ходит;

      Другой, что Солнце все с собой планеты водит:

      Один Коперник был, другой слыл Птоломей.

      Тут повар спор решил усмешкою своей.

      Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?

      Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»

      Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,

      Я правду докажу, на Солнце не бывав.

      Кто видел простака из поваров такова,

      Который бы вертел очаг кругом жаркова?»