Что с изречения возьмёшь,

      если в него всмотреться строже?

      Мысль изречённая есть ложь…

      Но значит, эта мысль – тоже.

      Увы, но время скоротечно,

      и кто распутство хаял грозно,

      потом одумался, конечно,

      однако было слишком поздно.

      Весь век себе твержу я: цыц и никшни,

      сиди повсюду с края и молчи;

      духовность, обнажённая излишне,

      смешна, как недержание мочи.

      Наверно, так понур я от того,

      что многого достиг в конце концов,

      не зная, что у счастья моего

      усталое и тусклое лицо.

      Вон те – ознобно вожделеют,

      а тех – терзает мира сложность;

      меня ласкают и лелеют

      мои никчемность и ничтожность.

      Для игры во все художества

      мой народ на свет родил

      много гениев и множество

      несусветных талмудил.

      Таким родился я, по счастью,

      и внукам гены передам —

      я однолюб: с единой страстью

      любил я всех попутных дам.

      Я старый, больной и неловкий,

      но знают гурманки слияния,

      что в нашей усталой сноровке

      ещё до хера обаяния.

      Я не выйду в гордость нации

      и в кумиры на стене,

      но напишут диссертации

      сто болванов обо мне.

      О чём-то срочная забота

      нас вечно точит и печёт,

      и нужно нам ещё чего-то,

      а всё, что есть – уже не в счёт.

      Любезен буду долго я народу,

      поскольку так нечаянно случилось,

      что я воспел российскую природу,

      которая в еврея насочилась.

      Я хоть и вырос на вершок,

      но не дорос до Льва Толстого,

      поскольку денежный мешок

      милее мне мешка пустого.

      Мы сразу правду обнаружим,

      едва лишь зорко поглядим:

      в семье мужик сегодня нужен,

      однако не необходим.

      Висит над нами всеми безотлучно

      небесная чувствительная сфера,

      и как только внизу благополучно,

      Бог тут же вызывает Люцифера.

      Обида, презрение, жалость,

      захваченность гиблой игрой…

      Для всех нас Россия осталась

      сияющей чёрной дырой.

      По многим ездил я местам

      и понял я не без печали:

      евреев любят только там,

      где их ни разу не встречали.

      Не знаю, чья в тоске моей вина;

      в окне застыла плоская луна;

      и кажется, что правит мирозданием

      лицо, не замутнённое сознанием.

      Бог задумал так, что без нажима

      движется поток идей и мнений:

      скука – и причина, и пружина

      всех на белом свете изменений.

      Любовных поз на самом деле

      гораздо меньше, чем иных,

      но