Трагедия пряма и неуклончива,

      однако, до поры таясь во мраке,

      она всегда невнятно и настойчиво

      являет нам какие-нибудь знаки.

      Я жизнь мою листаю с умилением

      и счастлив, как клинический дебил:

      весь век я то с азартом, то с томлением

      кого-нибудь и что-нибудь любил.

      Блаженны нищие ленивцы,

      они живут в самих себе,

      пока несчастные счастливцы

      елозят задом по судьбе.

      Вдоль организма дряхлость чуя,

      с разгулом я всё так же дружен;

      жить осмотрительно хочу я,

      но я теперь и вижу хуже.

      Я к эпохе привёрнут, как маятник,

      в нас биение пульса единое;

      глупо, если поставят мне памятник —

      не люблю я дерьмо голубиное.

      Ты с ранних лет в карьерном раже

      спешил бежать из круга нашего;

      теперь ты сморщен, вял и важен —

      как жопа дряхлого фельдмаршала.

      В пустыне усталого духа,

      как в дремлющем жерле вулкана,

      всё тихо, и немо, и глухо —

      до первых глотков из стакана.

      Уже виски спалила проседь,

      уже опасно пить без просыпа,

      но стоит резко это бросить,

      и сразу явится курносая.

      Любил я днём под шум трамвая

      залечь в каком-нибудь углу,

      дичок еврейский прививая

      к великорусскому стволу.

      Глаза мои видели, слышали уши,

      я чувствовал даже детали подробные:

      больные, гнилые, увечные души —

      гуляли, калеча себе неподобные.

      Жизни надвигающийся вечер

      я приму без горечи и слёз;

      даже со своим народом встречу

      я почти спокойно перенёс.

      Российские невзгоды и мытарства

      и прочие подробности неволи

      с годами превращаются в лекарство,

      врачующее нам любые боли.

      Был организм его злосчастно

      погублен собственной особой:

      глотал бедняга слишком часто

      слюну, отравленную злобой.

      Я под солнцем жизни жарюсь,

      я в чаду любви томлюсь,

      а когда совсем состарюсь —

      выну хер и заколюсь.

      Житейскую расхлёбывая муть,

      так жалобно мы стонем и пыхтим,

      что Бог нас посылает отдохнуть

      быстрее, чем мы этого хотим.

      Затаись и не дыши,

      если в нервах зуд:

      это мысли из души

      к разуму ползут.

      Когда я крепко наберусь

      и пьяным занят разговором,

      в моей душе святая Русь

      горланит песни под забором.

      Кипит и булькает во мне

      идей и мыслей тьма,

      и часть из них ещё в уме,

      а часть – сошла с ума.