Подонки, мразь и забулдыги,

      мерзавцы, суки и скоты

      читали в детстве те же книги,

      что прочитали я и ты.

      До точки знает тот,

      идущий нам на смену,

      откуда что растёт

      и что в какую цену.

      С тоской копаясь в тексте сраном,

      его судить самодержавен,

      я многим жалким графоманам

      бывал сиятельный Державин.

      Наш разум тесно связан с телом,

      и в том немало есть печали:

      про то, что раньше ночью делал,

      теперь я думаю ночами.

      В устоях жизни твёрдокамен,

      семью и дом любя взахлёб,

      мужик хотя и моногамен,

      однако жуткий полиёб.

      Неволю ощущая, словно плен,

      я полностью растратил пыл удалый,

      и общества свободного я член

      теперь уже потрёпанный и вялый.

      Недолго нас кошмар терзает,

      что оборвётся бытиё:

      с приходом смерти исчезает

      боль ожидания её.

      Взгляд её, лениво-благосклонный,

      светится умом, хоть явно дура,

      возраст очень юный, но преклонный,

      и худая тучная фигура.

      Пришли ко мне, покой нарушив,

      раздумий тягостные муки:

      а вдруг по смерти наши души

      на небе мрут от смертной скуки?

      Мы в очень различной манере

      семейную носим узду,

      на нас можно ездить в той мере,

      в которой мы терпим узду.

      Вся планета сейчас нам видна:

      мы в гармонии неги и лени

      обсуждаем за рюмкой вина

      соль и суть мимолётных явлений.

      В зоопарке под вопли детей

      укрепилось моё убеждение,

      что мартышки глядят на людей,

      обсуждая своё вырождение.

      А то, что в среду я отверг,

      неся гневливую невнятицу,

      то с радостью приму в четверг,

      чтобы жалеть об этом в пятницу.

      На пороге вечной ночи

      коротая вечер тёмный,

      что-то всё ещё бормочет

      бедный разум неуёмный.

      Разумов парящих и рабочих

      нету ни святее, ни безбожней,

      наши дураки – тупее прочих,

      наши идиоты – безнадёжней.

      Что я люблю? Курить, лежать,

      в туманных нежиться томлениях

      и вяло мыслями бежать

      во всех возможных направлениях.

      Блаженство алкогольного затмения

      неведомо жрецам ума и знания,

      мы пьём от колебаний и сомнения,

      от горестной тоски непонимания.

      Даётся близость только с теми

      из городов и площадей,

      где бродят призраки и тени

      хранимых памятью людей.

      Бывают лампы в сотни ватт,

      но свет их резок и увечен,

      а кто слегка мудаковат,

      порой