Ворует власть, ворует челядь,

      вор любит вора укорять;

      в Россию можно смело верить,

      но ей опасно доверять.

      Чтобы душа была чиста,

      жить не греша совсем не тупо,

      но жизнь становится пуста,

      как детектив, где нету трупа.

      Хотя неволя миновала,

      однако мы – её творение;

      стихия зла нам даровала

      высокомерное смирение.

      Тонко и точно продумана этика

      всякого крупного кровопролития:

      чистые руки – у теоретика,

      чистая совесть – у исполнителя.

      Не помню мест, не помню лиц,

      в тетради века промелькнувшего

      размылись тысячи страниц

      неповторимого минувшего.

      В силу душевной структуры,

      дышащей тихо, но внятно,

      лучшие в жизни халтуры

      делались мною бесплатно.

      Взывая к моему уму и духу,

      все встречные, галдя и гомоня,

      раскидывают мне свою чернуху,

      спасти меня надеясь от меня.

      Судить подробней не берусь,

      но стало мне теперь видней:

      евреи так поили Русь,

      что сами спились вместе с ней.

      Пусты потуги сторожей

      быть зорче, строже и внимательней:

      плоды запретные – свежей,

      сочней, полезней и питательней.

      Я рад, что вновь сижу с тобой,

      сейчас бутылку мы откроем,

      мы объявили пьянству бой,

      но надо выпить перед боем.

      Наступило время страха,

      сердце болью заморочено;

      а вчера лишь бодро трахал

      всё, что слабо приколочено.

      Везде на красочных обложках

      и между них в кипящем шелесте

      стоят-идут на стройных ножках

      большие клумбы пышной прелести.

      Есть в ощущениях обман,

      и есть обида в том обмане:

      совсем не деньги жгут карман,

      а их отсутствие в кармане.

      Вновь меня знакомые сейчас

      будут наставлять, кормя котлетами;

      счастье, что Творец не слышит нас —

      мы б Его затрахали советами.

      В неправедных суждениях моих

      всегда есть оправдание моральное:

      так резво я выбалтываю их,

      что каждому найду диаметральное.

      Известно лишь немым небесным судьям,

      где финиш нашим песням соловьиным,

      и слепо ходит рок по нашим судьбам,

      как пёс мой – по тропинкам муравьиным.

      Эпоха лжи, кошмаров и увечий

      издохла, захлебнувшись в наших стонах,

      божественные звуки русской речи

      слышны теперь во всех земных притонах.

      В доставшихся мне жизненных сражениях

      я бился, балагуря и шутя,

      а в мелочных житейских унижениях —

      беспомощен, как малое дитя.