Сегодня думал я всю ночь,

      издав к утру догадки стон:

      Бог любит бедных, но помочь

      умножить ноль не может Он.

      Поскольку много дураков

      хотят читать мой бред,

      ни дня без тупости – таков

      мой жизненный обет.

      Жаль Бога мне: Святому Духу

      тоскливо жить без никого;

      завел бы Он себе старуху,

      но нету рёбер у Него.

      Когда кому-то что-то лгу,

      таким азартом я палим,

      что сам угнаться не могу

      за изолжением моим.

      Творец живёт не в отдалении,

      а близко видя наши лица;

      Он гибнет в каждом поколении

      и в каждом заново родится.

      На нас эпоха ставит опыты,

      меняя наше состояние,

      и наших душ пустые хлопоты —

      её пустое достояние.

      Полностью раскрыты для подлога

      в поисках душевного оплота,

      мы себе легко находим бога

      в идолах высокого полёта.

      Только полный дурак забывает,

      испуская похмельные вздохи,

      что вино из души вымывает

      ядовитые шлаки эпохи.

      От мерзости дня непогожего

      настолько в душе беспросветно,

      что хочется плюнуть в прохожего,

      но страшно, что плюнет ответно.

      Я много повидал за жизнь мою,

      к тому же любопытен я, как дети;

      чем больше я о людях узнаю,

      тем более мне страшно жить на свете.

      Всё в этой жизни так заверчено

      и так у Бога на учёте,

      что кто глядел на мир доверчиво —

      удачно жил в конечном счёте.

      На всё глядит он опечаленно

      и склонен к мерзким обобщениям;

      бедняга был зачат нечаянно

      и со взаимным отвращением.

      Если хлынут, пришпоря коней,

      вновь монголы в чужое пространство,

      то, конечно, крещёный еврей

      легче всех перейдёт в мусульманство.

      Я достиг уже сумерек вечера

      и доволен его скоротечностью,

      ибо старость моя обеспечена

      только шалой и утлой беспечностью.

      Себя из разных книг салатом

      сегодня тешил я не зря,

      и над лысеющим закатом

      взошла кудрявая заря.

      Льются ливни во тьме кромешной,

      а в журчании – звук рыдания:

      это с горечью безутешной

      плачет Бог над судьбой создания.

      К чему усилий окаянство?

      На что года мои потрачены?

      У Божьих смыслов есть пространство,

      его расширить мы назначены.

      К нам тянутся бабы сейчас

      уже не на шум и веселье,

      а слыша, как булькает в нас

      любви приворотное зелье.

      За то, что теплюсь