Удивляется лыжнику лыжня,

      вырывается, как ласка, из-под носка

      с робким шёпотом: «Отпусти, не хоти меня!»

      Светит месяц в оба жилых виска.

      Хлад и мраз такой, что потерпишь жить,

      и еловый в ушах дребезжит вокал:

      «Вот начнёт с тобою земля дружить,

      вот тогда и посмотрим, кого шукал».

      Слишком ясно для лыжника. Берегись,

      чтобы вслед ни голубя, ни змеи,

      чтобы крепче смерти глядела вниз

      вереница звёзд об одной земли.

      Ускользает из пальцев, разжатых вплоть,

      вся-то местность, просвеченная, как грудь,

      и снега́ поднялись ещё на треть

      локтя – и устали суть.

      С того света ключи и замочек

      оболгали открытую дверь:

      у окна притаился налётчик,

      под окном обернулся зверь.

      Сей живущий не знает, как мало

      ему нужно, чтоб жить и дышать:

      вон, к нему с ледяного вокзала

      бедный ангел спешит опоздать.

      Недотрогою дверь обернётся,

      будет хлопать всю ночь напролёт,

      как косые глаза инородца,

      и к заутрене гостя прольёт.

      Бросит лётчик дурную работу

      в неземные края улетать,

      от заката и до восхода,

      ничего нельзя объяснять.

      А когда он вернётся из комы

      и забьётся, как бешеный пульс,

      в зверовидном дверном проёме,

      я без страха к нему наклонюсь

      поглядеть, как жестоко и смело,

      потерявши печать и упор,

      нежность, сбитая днесь с прицела,

      бьёт ключом из расширенных пор.

      Евгения глядит на Первомай,

      пока на кухне закипает пар,

      и никого, кто руку даст, как дар.

      Она и так составлена из дыр,

      а тут ещё в виски стучит земной

      шар, выбивая долгий позывной.

           Пока они идут, следи за мной.

      Поскольку остаётся разгрести

      земную пыль, чтоб вызвать упыря,

      она стоит с полудня до шести,

      в горсти обмылок зеркала моря,

      и зайчик улетает в небеси,

      как Белоснежка, когти запустив

           в свинцовый лязг сатурновых пластин.

      На ней виссон светлей лазурных глыб,

      и, словно бог, мерцает верный друг

      по всем углам, из осторожной мглы,

      в которой чашки валятся из рук.

      Не продлеваю день, и час, и век!

      Земля, пробив висок, вплывает в гости