С вечерним озером я разговор веду

      Высоким ладом песни. В тонкой чаще

      Высоких сосен, с выступов песчаных,

      Из-за могил и склепов, где огни

      Лампад и сумрак дымно-сизый, —

      Влюбленные ему я песни шлю.

      Оно меня не видит – и не надо.

      Как женщина усталая, оно

      Раскинулось внизу и смотрит в небо,

      Туманится, и даль поит туманом,

      И отняло у неба весь закат.

      Все исполняют прихоти его:

      Та лодка узкая, ласкающая гладь,

      И тонкоствольный строй сосновой рощи,

      И семафор на дальнем берегу,

      В нем отразивший свой огонь зеленый —

      Как раз на самой розовой воде.

      К нему ползет трехглазая змея

      Своим единственным стальным путем,

      И, прежде свиста, озеро доносит

      Ко мне – ее ползучий, хриплый шум.

      Я на уступе. Надо мной – могила

      Из темного гранита. Подо мной —

      Белеющая в сумерках дорожка.

      И кто посмотрит снизу на меня,

      Тот испугается: такой я неподвижный,

      В широкой шляпе, средь ночных могил,

      Скрестивший руки, стройный и влюбленный в мир.

      Но некому взглянуть. Внизу идут

      Влюбленные друг в друга: нет им дела

      До озера, которое внизу,

      И до меня, который наверху.

      Им нужны человеческие вздохи,

      Мне нужны вздохи сосен и воды.

      А озеру – красавице – ей нужно,

      Чтоб я, никем не видимый, запел

      Высокий гимн о том, как ясны зори,

      Как