А был ты не друг, и не сват, и не брат –

      Ведро мне донёс от колодца.

      И был ты улыбчив, кудряв и женат,

      А вспомню – душа рассмеётся:

      Какое нас вёдро застигло врасплох,

      Какая весёлая сила!

      И имя твоё означало – «как бог»,

      А отчества я не спросила.

      И не было к ночи незваных гостей,

      И я не сказала «не надо»,

      И было у нас девяносто детей –

      Аж два пионерских отряда.

      Был хлеб из столовой, и чай для питья,

      И общие песни для пенья,

      И с круглою раной гитара твоя,

      Дрожащая от нетерпенья.

      Не болью, не варварством, не воровством

      Осталось, лишь тайным богатством,

      Лишь радости с радостью кратким родством

      И кровосмесительным братством!

      Лишь стойкость веселья, да скудость вестей

      Осталась, да песня – примета, –

      Да где-то живут девяносто детей,

      Что нашими были всё лето.

      Белокурый, белокрылый

      Парикмахер молодой,

      О, взгляни на хвост унылый,

      На подшёрсток мой седой!

      Кипятком наполни чашу,

      Трав иранских замеси,

      Завари со мною кашу,

      Из промёрзших воскреси.

      Долгоногий, долговласый,

      Пробуждённый до зари,

      В зеркалах проделай пассы,

      Жизнь из мрака сотвори.

      Ножниц хищное круженье,

      Солнечная благодать…

      Я готова постриженье

      И помазанье принять.

      И восстав с лицом нахальным,

      С невесомой головой,

      Покачусь яйцом пасхальным

      По московской мостовой!

      О девочке смуглой и смелой,

      О девочке резкой, как стриж,

      Мне солнце по крышам гремело,

      Шуршала шершавая тишь:

      О пряменькой, высоконогой,

      С мальчишеской стрижкой в кружок,

      О девочке сильной и строгой,

      Прекрасной, как точный прыжок.

      Все десять литых полнолуний

      Она восходила во мне –

      Гимнастка, танцорка, молчунья,

      И вот я твержу в полусне:

      «Любовь моя! Видишь – спросонок

      Июльской зари розовей,

      Накуксенный круглый совёнок

      Расселся в кроватке твоей…»

      Но нет, её легкая зыбка

      Всё так же пуста и чиста,

      Сквозит в зазеркалье улыбка

      Её негритянского рта,

      И я говорю, обеднелый

      Загад зажимая в горсти:

      «Как девочка, сильный и смелый,

      Как девочка, сын мой, расти!»

      Я раздеваю солдата,

      Спящего праведным сном.

      Вот кобура уже снята

      И гимнастёрка с ремнём.

      Я раздеваю