Человеку нужна только комната,

      комната и кровать,

      чтобы не метаться из города

      в город, не ночевать

      на вокзале, не дрожать от холода.

      Человеку нужна только комната,

      чтобы молиться всенощно

      и вседенно о себе и о ком-то

      ещё любимом, чтобы чувства мощно

      высились подобно иконам.

      Человеку нужна комната

      и жизнь, прожитая неверно,

      с ненавистью, с удушающим опытом

      измены, трусости, скверны

      пошлого на ухо шёпота,

      чтобы сердце рвалось, потом окрепло

      и превратилось в скалу, чья память

      не возрождает из пепла

      любимых, ни подниматься, ни падать

      не умея, но лишь стоять ослепло.

      Феноменальность жизни моей, шага,

      вдоха грудная тяга,

      коченеющий утра пустой объём

      и шаги мои в нём.

      В жизнь упавший, в чехле

      кожи, с принятой на земле

      логикой мышц, суставов, костей

      вертикальных людей,

      я иду к остановке, и там стою

      безмолвно, и не перестаю

      шевелить от холода пальцами ног,

      весь – удар прицельного бытия и его срок.

      Ребёнок спит, подложив под щёку

      руку, другой обняв

      куклу, ему не снится совесть,

      он глубоко прав.

      Так глубоко, как на пустыре

      снег, – ни фабрик вблизи,

      ни чёрных фигур во дворе

      по колено в грязи.

      Снег на пустыре один,

      как ребёнок, спит,

      он ослепительно состоит

      из самого себя.

      О радости – как засыпает мост,

      как засыпают полувеки

      его пролётов,

      как снег летит в деревья, в их навеки

      открытый мозг,

      о русле, где лиловое сверло,

      своих тяжёлых оборотов

      вращая бремя,

      колеблет цепи ртутных перемётов,

      и занесло

      мой спичечный – по крышу – коробок,

      дарованный на время

      сезонной стужи…

      Два-три пейзажа, чувства, две-три темы

      и детский бог —

      вот всё, что есть, все крохи изнутри.

      О радости, о разности – снаружи

      покой могучий,

      душа иль плоть – они так много хуже

      любой поры.

      Лишь точной речи, поднятой со дна,

      влажно-сыпучей,

      вся разность эта —

      ослепшей речи, поднятой на случай, —

      всегда равна.

      О радости – как засыпает всё,

      как милицейская комета

      летит, мигая,

      наматывая зелень снега, света

      на колесо.