Дурацкий кораблик. Алексей Юрьевич Лавров
Читать онлайн книгу.
за твою историю до конца жизни во всех тавернах бесплатно будут поить.
– И долго жить собрался, сэр Джэкоб, с таким пассажиром-то?
– Сказал же, придумаем что-нибудь. Доедай и спрячься за канатами, отдыхай. А я рому хлебну и пойду, служба ж у меня.
Ну-ну, послужи пока, служака-юморист. Придумывать он что-то собрался, ага. Не догадывается даже, что детки уже всѐ придумали, и что их замысел сработает с неотвратимостью детонации ВВ. Время на мягкую вербовку у нас есть. У меня дня три на подготовку визита Пушка. Что делаю? Перепиливаю потихоньку доски палубы под люк и английский учу. Меня Зак натаскивает, обучаясь основам русского. Очень эффективно, когда учитель и ученик в одной голове. Круглосуточно. Урок не прогуляешь и на уроке в тетрадке не порисуешь. Днѐм пилим палубу, или прячемся. Ночью немножко разминаемся. Прививаю Заку привычку к преодолению боли и усталости, ещѐ к ножику привыкаем, не всѐ ему дубиной махать. Скулежу было! Не могу, грит, и всѐ. Давай тогда я, – отвечаю. Он, типа, – ну-ну. А я его тушку принудил ещѐ к полусотне отжиманий. Бедняга решил, что сдохнет так скоро. Прям уверен был, пока сам топиться не собрался – я ж нашу голову побрил, вши в конец достали. Нормально получилось, правда, порезался слегка без зеркала. Мальчик испытал стыд и настоящую боль. Как облегчить боль? Смейся, Зак!
А как же боцман? Дозревает. Ему, бедняге, в компании стариков неинтересно, а тут молодые, не опухшие, уши без дела валяются.
Приносит пожрать и свежие новости. Кэп всѐ никак успокоиться не может. Траур по Заку затягивается. Боцманюга от души веселится. В общем, «жить стало лучше, жить стало веселее». Как чудесно спится на канатах! Не верите? Поспите с месячишку в гамаке в протухшем трюме, убедитесь. Ещѐ и дело сдвинулось. Как и планировали, на третий день. Проснулся я раньше Захара, умотал малыша ночью до нервного вздрагивания. Лежу с закрытыми глазами. Толи грѐзы, толи мысли, у Зака перенял привычку.
Тут Джэкоб притопал, присел рядом на канаты, вздохнул и свою чѐрную клешню на мою порезанную голову положил. Смотрю на него сквозь ресницы, а у самого кол поперѐк грудной клетки от его несчастного и одинокого образа.
– Дядя Яша, ты чего? – вырвалось по-русски, а он мне: «Why?» Не «what», а «why»! Закари не бужу, нахватался немного. Спрашиваю на дрянном английском, мол, ты меня понял, чтоли? Жуткое зрелище.
Жуткое и душераздирающее. Здоровенный, седой, с изуродованной харей мужик плачет, закрывая лицо почерневшими клешнями и плечами трясѐтся. Не лезу, не мешаю. Вроде, отпустило его. Подышал, забормотал что-то. Разобрал только «слышта». Ага, сейчас англичане так поморов зовут. А я ему. – Асэй?
Тут его чуть по новой не скрутило. Спрашивает, почему я слова коверкаю, нормально же говорил? Отвечаю, что убогий, накатывает на меня, поэтому судья пожалел. Дядя Яша пригорюнился. Рассказывать начал. Убогому-то можно. Ходил он в Архангельск. Глянулась ему там одна вдовушка. Малец у неѐ был, как Захарушка. Подарки, встречи, расставания. Понесла она от него. А когда на другую навигацию пришли, не нашѐл никого.