Гамлет и Маргарита. Антон Юртовой
Читать онлайн книгу.
Отправляет какую-нибудь придворную должность, обязанность? Исполняет, пусть и неохотно, некие поручения короля? Распоряжается в хозяйственных, административных или иных делах? Ничего такого нет и в помине. Просто: интеллектуал-бездельник.
Не лишне вспомнить, что вернувшегося из Англии племянника-убийцу пьяница Клавдий, так и не осознавший мотиваций его истинного притворства, не преследовал и не предал официальному суду, хотя мог бы легко сделать это. Больше того: история с умерщвлением Полония – к вящему, надо полагать, желанию, в первую очередь, королевского племянника – так и не предана огласке и вообще лишена продолжения.
Можно ли сопереживать и сочувствовать ему? В понятии драматурга – безусловно, да. Он, драматург, сделал тут всё что мог. Не резон и нам не придерживаться этой точки зрения. Как живой человек, принц безусловно и глубоко несчастен. Он другим и не воспринимается – ни когда-либо в прошлом, до описываемых в произведении событий, ни в том случае, если бы всё произошедшее было не таким стремительным и трагичным, ни в будущем, окажись оно реальным для него.
В унисон тому, как подкрашивал его Горацио, Гамлет будто бы не прочь иногда выглядеть попроще, менее обременённым положением аристократа. Одну за другой слышим мы его фразы из этого ряда: я жизнь свою в булавку не ценю; всё, чем возможно дружбу доказать, бедняк, как Гамлет, обещает сделать; я нуждаюсь в служебном повышенье; при моей бедности мала и моя благодарность; человеческая жизнь не долее, чем сосчитать до разу; бедняк отпетый, пойду молиться…
Именно такими ремарками могут возбуждаться и крепиться наши к нему симпатии. Но в целом-то в устах горемыки и притворщика они гроша ломаного не стоят.
Цельную, выпуклую картину смутной и порочной духовности общества уже на пике Возрождения, эпохи, с которой связывались надежды обрести наконец такую свободу, в которой не осталось бы места худшим догматам былых времён, – такую вот картину хотя и обновлённого, но успевшего устать и потерять себя человечества, досталось рассматривать Шекспиру при написании «Гамлета». Быть честным, по ходу вещей, значит быть единственным из десяти тысяч, – так беспощадно ставит здесь итоговую точку заблудший принц, вывалянный в грязи по его собственному выбору – определённо не только из-за его пакостного притворства.
Разлад, о котором он говорил в начале, по принятии наказа от призрака, состоялся; но, разумеется, – не в соотношении лишь с ним или исключительно с Данией вкупе с её королевством. Нет. То, что представлено Шекспиром на обозрение, указывает на иные, поистине гигантские, потрясающие масштабы и в состоянии, и в переустройстве жизни тогдашнего сообщества.
Закладывая его основание в виде дополнительного ската над зданием привлекательного для человечества, идеального естественного права, люди тогдашнего времени должны были понимать, что – ошиблись.
Происходило то же самое, с чем столкнулись творцы вероисповеданий. Новые идеалы изначально составлялись