Октябрем испытают: сойду ли с ума,

      Если непоправимо и щедро

      Догорает торжественная хохлома —

      Желтым лесом по черному ветру.

      В тишине умирания, в октябре,

      Горек воздух, дожди непролазны…

      Счастье жить на Земле ощущаю острей —

      Так, как смертник в часы перед казнью.

      А когда слишком стянет мне душу тоска

      По невысказанным, уходящим, —

      Ляжет снег милосердным ударом клинка —

      Отпускающим, благоволящим…

      В Москве выбрасывают ёлки

      В десятых числах января…

      Печальные, как недомолвки,

      Когда о боли говорят.

      О старые актрисы чуда!

      Им плоть разъел блестящий грим.

      Их нынче выгнали оттуда,

      Где прежде поклонялись им.

      И хорошо, коли сожгут:

      Вообразишь, по крайней мере,

      Что это Жанны роль дают

      В давно задуманной премьере!1

      Что ж, сердце! Хлеб твой сжат. Как полю, отдых нужен

      Тебе. На год забудь страдания страду.

      Стерня последних слов, не отвративших стужу,

      Щетинится сквозь снег, которым я бреду.

      И все завьюжит снег, чтоб грозно лемехами

      Не рассекла любовь беспамятства покой.

      Весной ты зарастешь ромашкой и стихами.

      Их друг сорвет, еще не обретенный мной.

      Легко и страшно ощутить

      Непоправимую свободу,

      Дождю неделю посвятить,

      Благословляя непогоду.

      Пусть будет дождь проводником

      В смятеньи мыслей, слов и улиц…

      Мой город лег черновиком,

      И рифмы площадей коснулись.

      «Дворники» расплющивают капли.

      Правый скребет по стеклу, левый – по сердцу.

      Безумие затопило город.

      Воздуха больше нет, и исчезло эхо.

      И поникли

      бледные рифмы

      с горьковатым и терпким

      запахом мокрой травы.

      И на липком и сером

      расплылись красные огни – их все больше.

      Безнадежна тревога.

      Безнадежна любовь.

      Безнадежен разум.

      Только безумие несется по городу, широко раскрыв

      зеленые глаза.

      Предадимся же пессимизму!

      Его ироничный вкус весьма приятен

      и подходит голым ветвям – поставим их в

      одну вазу.

      Будем смотреть, как все теряет форму,

      и в нахлынувшем мраке

      тебя достигнет мое слово: «Ободрись,

      правда, ничто не блестит, когда нет солнца,

      но радуга

      может быть только в дождь».

      Нарисуйте стройку

      в той части города, где живу я.

      Это не центр и не окраина,

      самый забытый район;

      однако здесь строят.

      На первом плане

      нарисуйте кустик травы, которую все знают,

      но никто не знает ее по имени.

      Она похожа на розу ветров

      и на седую старую деву. Когда-то

      мне называли ее странное, грубое имя,

      но я не слишком этому верю.

      Нарисуйте

      ее отражение в куске

      разбитого стекла, прислоненного