Из камня тёмного ступеньки

      слегка сияли под луной.

      Хотел пройти он вниз. У стенки

      ещё один он сделал шаг, —

      и двери распахнул сквозняк.

      То были двери оружейной.

      И ощутил Уильям дрожь.

      «Не запирают двери что ж?

      Весна, а холод нешутейный!»

      При свете полной он луны

      вошёл и замер у стены.

      Среди иных семьи реликвий

      на видном месте под гербом

      был меч отца. И сын влеком

      незримой силою великой,

      из ножен вынул меч отцов.

      «Прости, отец, я дал обеты,

      в которых смысла больше нету.

      За месть я гибнуть не готов,

      А ты под страхом инквизиций

      мне колдовству велел учиться?»

      На стол поставил он свечу,

      провёл рукою по мечу.

      Как зеркало, сверкала сталь, и

      отца на ней инициалы

      сплетались вензелем «А.М.»

      «Зачем я ночью здесь? Зачем?» —

      Вопросом этим задаваясь,

      уйти (но тщетно всё) пытаясь,

      окинул долгим взором сталь.

      Работы каждая деталь

      от острия до рукояти

      пленяла дивной красотой.

      Взглянул он на клинок стальной.

      И в отраженье, за спиной,

      в клинке, как в зеркале, увидел

      он образ своего отца.

      Уильям резко отшатнулся

      и тут же в страхе оглянулся.

      Но за спиною – никого.

      И снова смотрит в отраженье:

      себя лишь видит одного.

      И он подумал в то мгновенье:

      «Наверно, это – сновиденье!

      О, я не верю колдовство!

      Когда б невидимая сила

      существовала, то спасла

      она б отца, не погубила.

      Я клялся в детстве досветла.

      Но не имею больше дара,

      Стихий не слышу я уже.

      И клялся, будто, в мираже.

      Но отголосками кошмара

      терзаюсь ныне по ночам.

      Я клялся? В чём? – Не знал я сам!

      Забилось сердце часто-часто.

      Уильям, дверь закрыв рукой,

      оттуда вышел сам не свой.

      «Я вспоминаю зря подчас то,

      что клялся… Полно! Сущий вздор

      обет, что юным произнёс ты.»

      Он вышел лестницей во двор.

      Мерцали в небе ярко звёзды.

      Качались лодки на волнах.

      В рубашке легкой и штанах

      к воде по саду он прошёлся

      и, сев на пирсе, закурил,

      и взор на волны устремил.

      Прибой плескался и боролся,

      с ветрами будто; с рёвом, злясь,

      кипел холодной белой пеной;

      взвивался брызгами; катясь,

      волной бросался здоровенной

      на берег; после, отступив,

      готовил новый уж порыв.

      «Вот так и жизнь – подобье шторма.

      Всегда всё борется во мне.

      Всему противлюсь непокорно,

      и не приму