Ходивший на Боброва с батею,

      один из дерзких огольцов

      послебобровскую апатию

      взорвал мальчишкою Стрельцов.

      Что слава? Баба-надоедиха.

      Была, как гения печать,

      Боброва этика у Эдика —

      на грубости не отвечать.

      Изобретатель паса пяточного,

      Стрельцов был часто обвинен

      в том, что себя опять выпячивает,

      и в том, что медленен, как слон.

      Но мяч касался заколдованный

      божественно ленивых ног,

      и пробуждался в нем оплеванный

      болельщиков российских бог.

      И, затаив дыханье, нация

      глазела, словно в сладком сне,

      какая прорезалась грация

      в центростремительном слоне.

      В Стрельцове было пред-зидановское,

      но гас он все невеселей,

      затасканный, перезатасканный

      компашкой спаи́ вателей.

      Позор вам всем, льстецы и спаиватели.

      Хотя вам люб футбол и стих,

      вы знаменитостей присваиватели,

      влюбленные убийцы их.

      Я по мячу с ним стукал в Дрокии —

      молдавском чудном городке,

      а он не ввязывался в драки и

      со всеми был накоротке.

      Большой и добрый, в чем-то слабенький,

      он счастлив был не до конца.

      Тень жгущей проволоки лагерной

      всплывала изнутри лица.

      Но было нечто в нем бесспорное —

      талант без края и конца.

      Его – и лагерником – в сборную

      во сне включали все сердца.

      Его любили, как Есенина,

      и в нам неведомый футбол

      он, как Есенин, так безвременно

      свое доигрывать ушел.

      Не найти на все ответа.

      Утверждать я не берусь,

      почему когда-то к Нетто

      прилепилась кличка: Гусь.

      Он был наш посол футбола —

      и такие есть послы!

      Срезать шуткой мог любого:

      «Гуси все же Рим спасли».

      Игорь Нетто – гусь бывалый,

      джентльмен, советский сэр,

      Бобби Чарльтон в майке алой

      с надписью: «СССР».

      И осанкой, и повадкой

      удался на славу он.

      С капитанскою повязкой

      Игорь Нетто был рожден.

      Римляне и парижане,

      а еще Россия вся

      обожали прилежанье

      и достоинство Гуся.

      Он