Царь-мужик,

                        самородок на стебле

                                                 сломавшемся кукурузном, —

      это он вытягивал на горбу,

                                                  желваками бугрясь,

      гроб эпохи своей,

                                   надрываясь под грузом,

      от холопского страха дрожа,

                                                оступаясь в кровищу и грязь.

      Царь-мужик,

                      там, в Калиновке, лапавший девок на лавках,

      ненавидевший терку,

                                которой на сталинской кухне был терт,

      он сыграл простачка-дурачка

                                                в развеселеньких бородавках

      и царю-пахану отомстил

                           за подсунутый в пьянке под задницу торт.

      И за то, что внутри волчьей стаи

                                                            пошел на восстание

      и разламывать начал

                                        барачную нашу тюрьму,

      и за то, что, все ногти о страх ободрав,

      из себя выцарапывал Сталина,

      благодарными будем ему.

      Не по-царски носил свою голову он,

      словно шляпой покрытую редьку.

      «Коммунизьм» для него

                                             был одним из треклятых,

      непроизносимейших слов.

      Он Гагарина и Солженицына крестный отец,

                                     да