То язвительная, то уязвимая,

      мой защитник и мой судья,

      мне сказала моя любимая,

      что она разлюбила себя.

      Есть у женщин моменты зап́ усти,

      будто сунули носом в хлам,

      тайный ужас от собственной загнанности,

      злость ко взглядам и зеркалам.

      Мною вылепленная, мной лепимая,

      меня вылепившая, как судьба,

      неужели ты тоже, любимая,

      разлюбила меня, как себя?

      Время – это завистливый заговор

      против юности и красоты,

      но в глазах моих время замерло,

      и в них лучшая женщина – ты.

      Так зазывно играют разлуки мной,

      но в тебя я хочу, как домой.

      Не позволь себе стать разлюбленной

      мной и даже тобою самой.

      В пирогах он любил середочку,

      да и водочку под селедочку.

      Даже в мире сивушном,

                                            накуренном

      оставался тем Валей Никулиным,

      в ком проблескивала так внове

      нежность Мышкина и в Смердякове.

      И в Израиле Валя-Валечка

      был странней и беспомощней валенка —

      что все ищет, как цели побега,

      во библейских песках —

                                             горстку снега.

      Был Израиль – страна не чужая.

      Он ее не клеймил, уезжая,

      и как домик кривоарбатский,

      сам в себя вновь решил перебраться.

      Из арбатских забытых развалин

      эмигрирую я в голос Валин,

      что прощально читал в Политехе,

      две свечи в зрачках полутепля,

      монолог,

                   запрещенный в кино,

      неслучившегося Сирано.

      Мы напрасно не сбыться боялись.

      Недостойны обида и ярость

      от украденных главных ролей.

      Знаешь, Валечка, мы состоялись!

      По селедочке!

                             Снова налей!

      Надо нам умирать веселей!

      Лжегероев монументальность

      слабосильней,

                             чем сентиментальность

      беззащитного города Да.

      Это шестидесятников школа,

      гда мы пели без стеба,

                                          прикола:

      «Надежда, я вернусь, когда…»

      Мы в иных поколеньях таимся.

      Мы и в будущем состоимся —

      нами родина молода!

      Из далеких далеков,

                                       как прежде,

      мы