стояла, скрыв у глаз круги

                                                  под вуалеткой,

      и цвета не ее волос —

                                         жгуче-кофейный

      к ней после тифа как прирос

                                                     парик трофейный.

      Но все-таки в Москве тех зим,

                                                        сугробной,

                                                                         санной

      она была среди всех Зин

                                              красивой самой.

      «Ты что тут делаешь, сынок?

                                                     Узнала, хоть слепая…»

      А я от страха чуть не взмок…

                                                     «Я… книжку покупаю».

      «Какую книжку?

                                  Дай сюда…

                                                    Не верится – Есенин!

      Издали снова!

                             Вот так да!

                                               И нет землетрясенья?

      Постой, а где ты деньги взял?

                                                      В коробке от ландрина?»

      «Грузить ходили – на вокзал…

                                              Рассказывать все – длинно…»

      И тут «Шкилет» сыграл спектакль,

                                                                легко и хватко:

      «Мадам, для вас почти за так…

                                                        Всего тридцатка!»

      Пошли мы с мамой по Неглинке.

      На ее первые сединки

      садились бережно снежинки.

      И вдруг она призналась мне:

      «Перед Есениным когда-то

      была я очень виновата

      во время бурного дебата:

      «Грусть не для пролетариата!»

      Да, впрочем, толку маловато

      в столь поздно признанной вине».

      Ах, Кузнецкий мост,

                                       ты мне дорог,

                                                             прохвост.

      Здесь сошлось в моей жизни

                                                     в сплошной перекрест

      все, что было разбито,

                                          рассеяно,

      было столько здесь встреч,

                                                  было столько разлук

      здесь случилось, что вдруг

                                                  из моих же рук

      подарила мне мама Есенина.

      Любовник