Ты, населивший мглу Вселенной,

      то явно видный, то едва,

      огонь невнятный и нетленный

      материи иль Божества.

      Ты, ангелы или природа,

      спасение или напасть,

      что Ты ни есть – Твоя свобода,

      Твоя торжественная власть.

      Ты, нечто, взявшее в надземность

      начало света, снега, льда,

      в Твою любовь, в Твою надменность,

      в Тебя вперяюсь болью лба.

      Прости! Молитвой простодушной

      я иссушила, извела

      то место неба над подушкой,

      где длилась и текла звезда.

      Прошу Тебя, когда темнеет,

      прошу, когда уже темно

      и близко видеть не умеет

      мной разожжённое окно.

      Не благодать Твою, не почесть –

      судьба земли, оставь за мной

      лишь этой комнаты непрочность,

      ничтожную в судьбе земной,

      Зачем с разбега бесприютства

      влюбилась я в ее черты

      всем разумом – до безрассудства,

      всем зрением – до слепоты?

      Кровать, два стула ненадежных,

      свет лампы, сумерки, графин

      и вид на изгородь продолжен

      красой невидимых равнин.

      Творилась в этих желтых стенах,

      оставшись тайною моей,

      печаль пустых, благословенных,

      от всех сокрытых зимних дней.

      Здесь совмещались стол и локоть,

      тетрадь ждала карандаша

      и, провожая мимолётность,

      беспечно мучилась душа.

      Февраль – любовь и гнев погоды.

      И, странно воссияв окрест,

      великим севером природы

      очнулась скудость дачных мест.

      И улица в четыре дома,

      открыв длину и ширину,

      берёт себе непринужденно

      весь снег вселенной, всю луну.

      Как сильно вьюжит! Не иначе –

      метель посвящена тому,

      кто эти дерева и дачи

      так близко принимал к уму.

      Ручья невзрачное теченье,

      сосну, понурившую ствол,

      в иное он вовлек значенье

      и в драгоценность произвел.

      Не потому ль, в красе и тайне,

      пространство, загрустив о нём,

      той речи бред и бормотанье

      имеет в голосе своем.

      И в снегопаде, долго бывшем,

      вдруг, на мгновенье, прервалась

      меж домом тем и тем кладбищем

      печали пристальная связь.

      Мне вспоминать сподручней, чем иметь.

      Когда сей миг и прошлое мгновенье

      соединятся, будто медь и медь,

      их